to a materialistic understanding of history

Как пеленание детей определяет «национального характера» русских

By Анастасия Степанова

Попытки западных исследователей понять психологию обычных россиян не всегда — и даже не часто — заканчивались успехом. Слишком многие исследователи пытались понять, что отличает россиян от всех остальных, разыскивая в российском менталитете (или русской душе) элементы, которые объясняли бы все — от Ивана Грозного до Сталина и Путина. Несложно понять, какая проблема возникает при такой постановке вопроса: десятки миллионов человек мгновенно сводятся к единственному менталитету.

Возможно, самую печальную известность приобрел проект, в рамках которого была сформулирована теория, в шутку прозванная «пеленочным детерминизмом». По окончании Второй мировой войны в оборонных ведомствах США возникло беспокойство из-за угрозы со стороны недавнего союзника — СССР. Вашингтон не без причины опасался, что Москва начнет вести экспансионистскую политику в Европе и на мировой арене, при необходимости прибегая к помощи оружия. (Тот факт, что у Вашингтона были похожие планы, лишь усиливал страх столкновения.) Когда мир погрузился в состояние холодной войны, Америка решила получше познакомиться с русскими.

Для этого американские военные привлекли к работе Маргарет Мид. Мид была одним из самых знаменитых ученых своего времени и прославилась на всю Америку проведенной в 1920-х годах полевой работой с коренными народами Самоа и Папуа — Новой Гвинеи, что по тем временам было огромным достижением не только для женщины, но и для антрополога. В 1943 году газета The Washington Post назвала Мид одной из «выдающихся женщин современности» наряду с Элеонорой Рузвельт. Оказаться в списке, куда вошло лишь восемь имен, было весьма почетно.

Когда в 1941 году США вступили в войну, Мид быстро привлекли к работе: применяя свои антропологические знания и навыки, она должна была изучить Германию и Японию и таким образом найти способ победить их. Но известный антрополог быстро столкнулась с двумя проблемами. Во-первых, Мид всю жизнь призывала к эгалитарному пониманию других культур, а теперь ее задачей было взять над ними верх в битве. Во-вторых, Мид прославилась исследованиями, в рамках которых погружалась в изучаемую культуру, но в разгар войны погрузиться в культуру Германии и Японии было невозможно. И если на первую проблему еще можно было закрыть глаза, прикрываясь гражданским долгом, то вторая требовала применения так называемой техники «изучения культуры на расстоянии», предполагавшей проведение антропологических интервью с эмигрантами и активное чтение, которое обычно считается уделом историков и филологов.

Мид и ее соратники полагали, что каждая страна имеет свой «национальный характер», который формируется под влиянием ее истории и культуры. В этот «национальный характер» входят типичные модели поведения и образы мышления, характерные для граждан и уникальные именно для этой страны. Мид полагала, что, поняв «национальный характер», можно будет улучшить военную пропаганду и — при удачном исходе — послевоенное восстановление и урегулирование. Американские военные быстро осознали потенциал этих исследований для ведения психологической войны и обеспечили их щедрое финансирование. Когда внимание переключилось на Советский Союз — страну, которую Мид ранее не изучала, — перед ней встала сложная задача: Мид предстояло разгадать «национальный характер» людей, на языке которых она не говорила и которые жили в стране, где она никогда не бывала и не могла побывать. Это уже точно была антропология на приличном расстоянии.

Главным помощником Мид в рамках этого проекта стал антрополог Джеффри Горер. Исследователи решили сосредоточить свое внимание на отношениях русских с властями. Какие черты русского «национального характера» проявлялись во взаимодействии с властью? Откуда возникали эти черты? И что они говорили о том, как стоит выстраивать отношения с СССР в ситуации, которую скоро станут называть холодной войной?

Считалось, что в отношениях с СССР — федерацией различных республик, где проживали сотни национальностей и этнических групп, — необходимо ориентироваться на так называемый великорусский национальный характер, несмотря на то что Сталин, руководивший страной в то время, был не русским, а грузином. (Говорят, Горер был ошеломлен, когда в январе 1948 года этот факт озвучили на учредительном семинаре Центра российских исследований Гарвардского университета.)

Ключ к пониманию русского национального характера, предложенный Горером и Мид, поражал своей новизной: им стала довольно распространенная в России практика пеленания младенцев. Горер утверждает, что сделал это открытие в ходе группового обсуждения «типичных [для русских] жестов», которые казались ему удивительно симметричными. Очевидно, Горер сразу замечал эту симметрию вкупе с «широкоплечестью» русских, которые в состоянии покоя расправляли плечи сильнее большинства народов, не практиковавших пеленание. Хотя прежде Горер даже не слышал о пеленании, «через три месяца проведения интервью [он] уже мог на глаз почти безошибочно определить, пеленали ли русского в детстве».

Горер понимал, что теория о пеленании, мягко говоря, необычна. У нее не было прецедентов ни в антропологии, ни в психологии, ни в какой-либо другой научной дисциплине. Ни в одной другой стране и культуре, практиковавшей пеленание (а таких довольно много), ученые никогда не приходили к выводу, что оно определяет «национальный характер» или приводит к другим значимым последствиям. Тем не менее Горер был уверен в важности своего открытия. В представлении Горера и Мид, вместо того чтобы считать родителей, нянек или других людей воплощением власти, русские росли с пониманием власти как непоколебимых, недвижимых, бездушных оков, подобных пеленкам, в которых туго заворачивали детей. Более того, считалось, что безуспешные попытки выбраться из пеленок пробуждали ярость и чувство безысходности, приводили к измождению и — в итоге — к младенческой депрессии. По словам Горера, этот опыт бесполезной борьбы объяснял «три набора фактов [о русских], подкрепленных огромным количеством данных: любовь [русских] к болезненным эмоциям, тот факт, что великороссы считали слабость абсолютной, а не относительной, и «лавинные фантазии» [страх, что малейшее отклонение от равенства приведет к попаданию в полностью подчиненное положение]».

Размах этих утверждений, зыбкость фактической базы и, несомненно, профессиональная зависть экспертов в области российских исследований, столкнувшихся с группой прекрасно финансируемых новичков, привели к тому, что теории Горера и Мид быстро стали объектом насмешек со стороны более уважаемых специалистов. Поэтому теорию и прозвали «пеленочным детерминизмом». Однако какими бы ни были мотивы, скептическое отношение большинства ученых к проекту Мид было вполне обосновано. Ее исследование было ущербным с самого начала, а выводы основывались скорее на фантазиях, чем на фактах.

Впрочем, несмотря на абсурдный характер исследования, оно завоевало популярность в политических кругах. Политики, поддерживавшие жесткий курс в отношениях с СССР, увидели в нем поддержку своих выводов о том, что в отсутствие постоянного давления «русские» неизбежно стремятся к экспансии и готовы считать любое проявление слабости полной и безоговорочной капитуляцией. В результате, по мнению экспертов, сама идея изучить особенности русского характера — даже не такими методами, которые использовали Горер и Мид, — изначально сомнительна.

И все же скептики неправы. Используя современные техники и прибегая к настоящей науке, политическая психология может многое рассказать о современной России.

Приобрести книгу можно по ссылке