outside

Доля детей, родившихся вне брака, по странам Европы

Наши 21.2% внебрачных детей - это один из самых низких показателей в Европе (хоть где-то мы живём по "скрепам"!). Ниже он только в Турции (2.8% - мусульманская страна всё же), Греции, Беларуси и Македонии (около 13%) и Молдове (около 20%).

А вот во Франции вне брака рождается 62% всех детей! А в Исландии и вовсе почти 70%...
 

Internal migration and the marriage market in China

May 29, 2023 Wanru Xiong

After quantifying and comparing the intensity of competition in local marriage markets for unmarried (internal) migrants in their hometown and in their destination place, Wanru Xiong finds that in China, marriage prospects are better for migrant women in their current place of residence than in their hometown, but worse for men.

People migrate in search of a better future, be it for education, employment, love, or a combination of reasons. However, the consequences of migration can be complex and far-reaching. For example, migration that facilitates a match in the labor market might also influence prospects in the marriage market and vice versa (Stark, 1988). While the impact of migration on the labor market is often readily apparent in terms of job opportunities and wages, its effects on the marriage market are less obvious.

According to the 2010 population census in China, a significant proportion of the population at that time (16.2%) were migrants. Of these migrants, 78% of women and 93% of men moved primarily for work, education, or vocational training. This raises the question of how their migration affected their marriage prospects, as well as those of the native population affected by changes in the spatial distribution of potential partners.

Quantifying marriage prospects

In a recent article (Xiong, 2023), I used an extended version of the Availability Ratio (AR), first introduced by Goldman et al. (1984), to measure individual marriage prospects in local marriage markets. The weighted AR takes into account local matching patterns by age, education, and residency status.

The weighted AR is calculated by dividing the weighted number of potentially suitable marital partners for an individual (known as “matches”) by the weighted average number of matches of that individual’s matches (known as “competitors”). The ratio, therefore, measures the average number of matches per competitor. This AR essentially measures the intensity of competition for suitable partners in a given area, with a higher AR indicating a more favorable situation.

For each person in the microdata sample of the 2010 China population census (around 10% of the total population), I calculated an AR based on their current prefecture of residence and a hypothetical AR as the potential outcome for comparison. The hypothetical scenario differs by migration status.

Comparing migrants’ marriage prospects before and after migration

For migrants who do not live in the prefecture of their household registration address (hukou), usually the hometown, I assign the person to the hometown prefecture to calculate an alternative AR, keeping that person’s other traits and everyone else’s residence constant. This AR for migrants thus measures the marriage prospects the migrant would have if he/she returned to the hometown. Comparing this hypothetical AR and the migrant’s current AR after migration reveals changes in marriage prospects for migrants due to migration.

Figure 1 presents box plots of the difference of AR (ΔAR = AR in the current prefecture of residence − AR if the migrant returned to the hometown) by sex, hukou type (urban/rural), and education for unmarried migrants aged 20-34 who moved for labor market reasons. Having a ΔAR greater than zero means that marriage prospects improved after migration. The plots highlight the contrast by sex.
For migrant women, the median of ΔARs is above zero, except for those with urban hukou and junior/senior high school education (5.9% of migrant women), meaning that most of them have a higher AR in their current place of residence than in their hometown. Migrant women with rural hukou increased their ARs via migration more than their peers with urban hukou, except for the least educated. Among migrant women with rural hukou, the better educated had a larger increase in the AR, whereas among those with urban hukou, the least educated gained the most.

The plots look different for migrant men. Migrant men without a college degree mostly experienced a decrease in AR after migration. Within this group, those with rural hukou lost less than those with urban hukou, except for the least educated. In contrast, college-educated migrant men mostly had an increased AR in their current place of residence.

In sum, migrant women, especially those of rural origin, mostly improved their marriage prospects via migration. This was also true for migrant men with a college degree, but not for less educated men.

Comparing marriage prospects with and without migration for natives

For natives who stayed in the prefecture of their household registration address, I calculated a hypothetical AR under the scenario of no migration. I assigned all migrants to their hometown prefecture and kept everything else constant in the calculation. Differences between the real AR and this hypothetical AR for natives thus reflect the impact of internal migration on their marriage prospects.

Figure 2 presents boxplots of differences between migrants’ current AR and the AR assuming no migration for natives (ΔAR’ = AR in the current place of residence − AR assuming all migrants returned to their hukou address) by sex, education, and hukou type.
The plots show that most native women would have had a higher AR if there had been no migration, especially those with rural hukou. This negative externality of internal migration on native women may result from an outflow of potentially marriageable men or an inflow of “competitors” (immigrant women).

The experience for native men varies by education. For those with primary education or less not much would have changed: in both cases, their ARs are low. With internal migration (i.e., in the real case, as opposed to the hypothetical situation of no internal migration) those with junior or senior high school education mostly have slightly higher ARs , whereas those with a college degree are, on average, worse off.

Discussion

The findings highlight a potential trade-off between labor market opportunities and marriage prospects for migrants in China. While migrant men can substitute for native men in the labor market, they may struggle to find suitable partners due to female status hypergamy, particularly those coming from less developed inner regions and working in blue-collar jobs in their new location. As a result, they may have stronger incentives than women to return to their hometowns after working for long enough to accumulate sufficient resources for marriage.

In contrast, migrant women with lower socioeconomic status may be able to improve their marriage prospects by marrying native men in their new location, which could lead to a “bride drain” out of the sending regions. For migrant women, improvements in both the labor market and marriage market are often compatible goals in their migration decision, as evidenced by their increased marriage prospects after migration.

I also found that for non-migrants likewise, marriage prospects can be affected by the spatial redistribution of potential partners, but the impact is relatively small compared to the changes experienced by migrants. These findings underscore the complex dynamics at play in migration and marriage decisions, highlighting the potential challenges in balancing career and personal goals.

References

• Goldman, Noreen, Charles F. Westoff, and Charles Hammerslough. 1984. “Demography of the marriage market in the United States.” Population Index: 5-25.
• Stark, Oded. 1988. “Mariage et migration.” European Journal of Population 4: 23-37.
• Xiong, Wanru. 2023. “Love is Elsewhere: Internal Migration and Marriage Prospects in China.” European Journal of Population 39(1): 6.

That may not be good news.

Penis length has grown 24% in recent decades. 

KAREN WEINTRAUB | USA TODAY

Studies of men from around the world show that the length of the erect penis has grown 24% over the last 30 years. [что сов.пало]

That sounds like it would be good news but it concerns some male fertility experts.

"The million-dollar question is why this would occur," said Dr. Michael Eisenberg, a urologist and male fertility specialist at Stanford Medicine, who led the research, published Tuesday in The World's Journal of Men's Health.

Other research has shown that both sperm count and testosterone levels are falling.

Penile length may not be directly related to fertility, Eisenberg said, but anything that changes the reproductive system is fundamental to human existence and "something we should pay attention to and try to understand why."
What the study showed

Studies have measured penile length dating back at least 80 years, Eisenberg said.

He and his team compiled data from 75 studies conducted between 1942 and 2021, on nearly 56,000 men. They found the average erect penis length increased by 24% over the last 29 years.

The trend was apparent in different regions of the world, he said. "This was not isolated to a specific population."

The average length of the erect penis across all regions and decades was about 5.5 inches, the study found.

Dr. James Hotaling, a urologist and men's infertility specialist at the University of Utah Health, praised the study but said he's not yet convinced that penises are growing longer.

The simplest explanation, he said, is that the method of measurement has changed over the last 30 years – though there's no evidence that has happened.

Why study this?

Eisenberg got interested in the topic because of declining male sperm counts and testosterone levels. He thought research would show that penises are shrinking as these levels fall and men get more obese.

Instead, he found that they're growing and at a pretty fast clip. "It certainly was very surprising," he said.

Hotaling said it's unclear what the clinical impact of this finding might be, but he agreed that it contradicted his expectations. "This would not support the sperm apocalypse."

What might explain it?

Eisenberg thinks the change in length might be explained by earlier puberty. Boys, like girls, have been reaching puberty earlier in recent years. Perhaps, he said, that's giving their bodies a longer time to grow overall.

Hotaling wants more evidence. Sometimes early puberty stunts growth, he said, and it's not clear whether hitting puberty early makes puberty last longer.

It's probable, he said, that chemical exposures could affect penis length, but there's no evidence for that.

"If the findings were the opposite," and penises were shrinking, he said, "everybody would be freaking out."

Hotaling published a paper in 2021 showing that men with infertility have slightly shorter penises on average than men without infertility.

At the time, he thought the same biological factor – technically called testicular dysgenesis syndrome – might be behind both infertility and shorter length. But this study seems to go against that hypothesis.


"I don't have a great explanation for it," he said of the new finding. "I think it merits further investigation."

Hotaling said he hopes the research, whether supported in the future or not, will encourage men who are concerned to talk to their doctor.

"Anything that gets men thinking about their health is good," he said.

Contact Weintraub at kweintraub@usatoday.com

Health and patient safety coverage at USA TODAY is made possible in part by a grant from the Masimo Foundation for Ethics, Innovation and Competition in Healthcare. The Masimo Foundation does not provide editorial input.

Sperm counts are decreasing, study finds. What might it mean for fertility?

Testosterone and partnering are linked

via relationship status for women and ‘relationship orientation’ for men

Cross-cultural evidence links pair bonding and testosterone (T). We investigated what factors account for this link, how casual relationships are implicated, and whether gender/sex moderates these patterns in a North American sample. We gathered saliva samples for radioimmunoassay of T and self-report data on background, health, and social/relational variables from 115 women and 120 men to test our predictions, most of which were supported. Our results show that singles have higher T than long-term (LT) partnered individuals, and that casual relationships without serious romantic commitment are more like singlehood for men and LT relationships for women–in terms of T. We were also able to demonstrate what factors mediate the association between partnering and T: in women, frequency of partnered sexual activity mediated the effect in men, interest in more/new partners mediated the effect. This supported our prediction of relationship status interpretations in women, but relationship orientation in men. Results replicated past findings that neither sexual desire nor extrapair sexuality underlie the T-partnering link. We were able to rule out a large number of viable alternative explanations ranging from the lifestyle (e.g., sleep) to the social (e.g., social support). Our data thus demonstrate pattern and mediators for the development of T-pair bonding associations, and emphasize the importance of neither under- nor overstating the importance of gender/sex in research about the evolution of intimacy.

Key Demographic and Economic Characteristics of Same-Sex and Opposite-Sex Couples Differed

Written by: Zachary Scherer

There were about 1.2 million same-sex couple households in the United States in 2021, according to recently released Census Bureau data. {если прорейтинговать РФ — получится  порядка 1/2 млн, поскольку пара это таки двое, получаем около 1 млн, то-есть, меньше 1%}

Roughly 710,000 of the same-sex couple households were married and about 500,000 were unmarried.

These and many other estimates can be found in the Census Bureau’s recently released package of tables and graphics about the characteristics of same-sex couple households, which are based on American Community Survey (ACS) data.

The package, which shows estimates from 2005 through 2021, was not released in 2020 due to the impact of COVID-19 on ACS data collection.

A larger share of same-sex (31.6%) than opposite-sex (18.4%) married couples were interracial.

Other highlights from the release:The average age of householders in same-sex married couples (48.9 years) was lower than in opposite-sex married couples (52.8 years). But the average age of householders in same-sex unmarried couples (42.0 years) was higher than in opposite-sex unmarried couples (39.9 years).

The share of female-female and male-male couples with both partners employed did not differ significantly, though median household income in female same-sex couple households ($92,470) was lower than in male same-sex couple households ($116,800).
Both partners had at least a bachelor’s degree in a larger share of same-sex (29.6%) than opposite-sex (18.1%) unmarried couples.

A larger share of same-sex (31.6%) than opposite-sex (18.4%) married couples were interracial.
The District of Columbia (2.5%) had the highest percentage of same-sex couple households of any state or state equivalent.

This is the second time the Census Bureau has released ACS estimates of same-sex couple households since revising the survey’s relationship to householder question to more accurately capture same-sex relationships.

The ACS does not identify all couples living together since it only collects information about each household member’s relationship to the householder, rather than about the relationships among all household members.

Further information regarding ways the Census Bureau has changed how it collects information about same-sex couples over time is available.

Zachary Scherer is a statistician in the Census Bureau’s Social, Economic, and Housing Statistics Division.

separation

We investigate antidepressant trajectories 💊 among women who experience separation 💔, widowhood 🪦 and giving birth🤱 see the results here https://t.co/cEJ7GAEhCc https://t.co/TDMCWsG1Ob

— Mine Kühn (@MineKuehn) November 1, 2022

divorce

Россияне стали чаще разводиться. Психологи объяснили это удалёнкой и политикой

Число разводов в России в первом полугодии 2022 года выросло на 3,3% по сравнению январём–июнем 2021-го. Об этом говорится в материалах Росстата, которые изучил «Секрет фирмы». При этом количество браков увеличилось незначительно — всего на 0,2%. Специалисты по социальной психологии рассказали «Секрету», что среди причин расставаний — продолжение удалёнки, политические разногласия и сильно выросшая информационная нагрузка.

С января по июнь 2021 года в России оформили 307 500 разводов. Тогда количество расторгнутых браков называли самым большим за все предыдущие семь лет. В 2022 году тенденция продолжилась: в первом полугодии российские загсы зарегистрировали 317 830 разводов.

В январе 2022 года россияне разводились на 6,4% чаще, чем в том же месяце прошлого года. Самый сильный рост произошёл в мае, когда в стране зарегистрировали 58 772 развода (+20%). В июне показатель вырос на 5,4% год к году.

Лидером по росту числа разводов стал Северный Кавказ — плюс 61%. В Дагестане и Ингушетии количество расторгнутых браков увеличилось вдвое — до 6664 и 1297 соответственно. В Чечне разводов стало в три с половиной раза больше — 4221.

Тем не менее, в регионах Северного Кавказа статистика расторжений брака остаётся одной из самых низких в стране. В январе–июне 2022 года там зарегистрировали всего 22 378 разводов. Это чуть меньше, чем в одной только Москве (23 203).

Почему так происходит

На отношениях внутри семей продолжает сказываться одно из последствий пандемии — удалённая работа, отметил социальный психолог Алексей Рощин.

«Ещё на этапе пандемии многие браки надломились. Люди слишком много провели времени вместе и уже не выдерживают. У супругов наступает пресыщение зачастую, усталость друг от друга. Многие черты, которые им казались вполне терпимыми при прежнем образе жизни, при постоянном общении стали невыносимыми», — пояснил специалист.

Рожин [это уже другой или всётот же?] предположил, что на браки также повлияло нагнетание паники и страха, в том числе в информационном пространстве. Замужние женщины хотят чувствовать себя со своими супругами, «как за каменной стеной», подчеркнул психолог. По его словам, они привыкли считать мужей надёжными партнёрами, которые способны поддерживать и защищать их, однако кризисные условия заставляют женщин смотреть на своих мужчин иначе.

«Политическая и медийная турбулентность не сплотила супругов, а наоборот, подорвала метафизическую основу брака. Женщины начали видеть в своих супругах не защитников, а таких же слабых людей, которых можно выбить из колеи. В итоге наступило разочарование и понимание, что брак не оправдан. И эта тенденция, видимо, будет продолжаться ещё длительное время, отражаясь на статистике по разводам», — считает психолог.

Социолог, доцент НИУ ВШЭ Ольга Савинская отметила, что последние события в России и в мире стали для многих людей потрясением. Расхождения в политических взглядах для некоторых могли послужить толчком к разводу. Однако эксперт призвала учитывать, что зачастую люди идут к расставанию долго.

«Может быть, политическая ситуация и возникшие на её почве разногласия стали просто триггером, поводом к расставанию. Но сами причины развода нередко закладываются годами», — отметила Савинская.

В свою очередь, демограф Алексей Ракша считает [вместа посыла нах всех с месячной статистикой, ... но впочем песня не о нём, а о любви...], что текущий рост числа разводов находится в рамках погрешности. Он напомнил, что в России (ранее РСФСР) высокая разводимость наблюдается с 1970-х годов, а в 1990-х она подросла ещё сильнее.

«При этом в развитых странах наблюдается такая тенденция: чем выше число браков, тем выше "разводимость". В этом отношении мы похожи на США, где тоже регистрируют много браков», — объяснил эксперт.

Увеличение количества разводов на Северном Кавказе он связал с попытками семей с помощью расторжения брака добиться выплат, которые положены «одиноким» матерям. «Ведь главные браки в мусульманских республиках — религиозные, а не гражданские», — добавил Ракша.

clamps are coming

Россияне стали менее терпимы к курортным романам

Каждый второй россиянин считает, что супругам лучше проводить отпуск вместе и лишь изредка отдыхать друг от друга. Курортные романы сегодня одобряют реже, чем в 2014 году. При этом тех, кто не имеет ничего против новых отношений в отпуске, втрое больше среди мужчин, чем среди женщин. В опросе сервиса по поиску высокооплачиваемой работы SuperJob приняли участие представители экономически активного населения из всех округов страны.

В том, что муж и жена должны проводить отпуск только вместе, твердо убеждены 43% россиян. Каждый второй опрошенный (50%) не столь категоричен: лучше отдыхать вместе, а поодиночке — лишь изредка. Только 5% считают, что супругам лучше проводить отпуск раздельно, но и иногда можно и вместе. Еще 2% уверены в пользе исключительно отдельного отдыха супругов: «Надо отдыхать не только от работы, но и друг от друга».

Возможный результат раздельного отдыха — курортный роман. Его одобряют 19% россиян, тогда как 45% настроены по отношению к курортным романам негативно.

При этом тех, кто не имеет ничего против новых отношений в отпуске, втрое больше среди мужчин (29% против 10% среди женщин), особенно холостых (33%) [это не роман, имхо]. Кроме того, сторонники исключительно раздельного отдыха одобряют курортные романы втрое чаще, чем те, кто выступает за совместный отпуск супругов (44% против 16% соответственно).

За 8 лет, прошедших с момента проведения аналогичного исследования SuperJob, россияне стали придерживаться более строгих взглядов: число сторонников курортных романов снизилось на 9 процентных пунктов.

Место проведения опроса: Россия, все округа
Населенных пунктов: 387
Время проведения: 7—15 июня 2022 года
Исследуемая совокупность: экономически активное население России старше 18 лет
Размер выборки: 1600 респондентов

Подробнее (с отключением впн)

The low importance of marriage in eastern Germany

– social norms and the role of peoples' perceptions of the past

 from here

Eastern Germany is a region with one of the world's highest percentages of non-marital births. Marriage and childbearing seem to be decoupled. This brings into question people's views on the institution of marriage. 

This paper examines eastern Germans' views on cohabitation, marriage, and childbearing. It argues that historical, social, and political contexts shape the social norms of marriage and non-marital childbearing.

This paper presents data from eight qualitative focus group interviews with 74 women and men aged 25-40 in Rostock, a medium-sized city in eastern Germany.

The respondents often compared their own motives and incentives for marriage with those which existed in the socialist German Democratic Republic (GDR) and held true for their parents. Many of them stated that having children was important for them as individuals and for their partnership. However, they treated the decision to get married and the decision to have children as two separate issues. Respondents often referred to the past and said that the strong legal and financial incentives to marry in the past regime in the socialist GDR no longer exist. Today's incentives were seen as minor, or as irrelevant to their personal situations.

How close to your mother?

Lifetime dynamics and racial differences

March 7, 2022 HwaJung Choi, Robert Schoeni, Hongwei Xu, Adriana Reyes and Deena Thomas

Spatial proximity among family members may profoundly affect people’s lives. What are the salient features of family dynamics over geographic distance? Hwa Jung Choi, Robert Schoeni, Hongwei Xu, Adriana Reyes, and Deena Thomas provide the first national estimates of intergenerational proximity over the life course in the United States and discuss dynamic patterns and racial differences.

Proximity to mother over the lifespan in the United States

Distance between parents and adult children is likely to influence in-person visits, childcare from grandparents, labor market outcomes, migration decisions, and care for aging parents (Compton & Pollak, 2014; Hank, 2007; Heylen et al., 2012; Longino et al., 2008; Mulder & van der Meer, 2009). The majority of older adults in the US have at least one adult child living “nearby,” less than 30 miles away (Choi et al., 2015). Some subgroups of the population live closer to each other than other groups. For example, Black children are much more likely to live close to their parents than White children are (Reyes et al., 2020).

In a recent paper, we examine data spanning nearly half a century for people born 1951–1968 and provide valuable insights into the life course patterns of spatial availability of mothers (Choi et al., 2021). Figure 1 illustrates the life-course patterns indicating that nearly 90% of the sample persons at age 35 and about three-quarters at age 45 had a living mother. The share of children living with or very close (within 5 miles) to their mother declines rapidly in the late teens and early twenties, as children leave their parental home seeking independence, education, and jobs. However, more than half still lived within five miles of their mother at age 25 and about 30% at age 40.
Adults born 1951-1968 spent a large share of their lives very close to their mother, with 44% of life-years during ages 18-54 (16 years out of 36 adult years) living within five miles, including co-residence.

Who moved: child, mother, or both?

The life-course proximity of a child to the mother is determined by residential relocation of the child, mother, or both. Not surprisingly, until age 50, changes in the distance were led by children’s moves, rather than mothers’ move, or both. For example, at age 25, about 12% of the sample with a living mother in a given year were farther from their mother because they themselves moved and their mother did not, while a much lower share (less than 2% at the child’s age of 25) were farther from their mother because only their mother moved, or both they and their mother moved (left in Figure 2). At a lower scale, similar patterns are observed for closer proximity (right in Figure 2).

Racial differences in residential proximity to mother over the life course

There is a stark difference in the distance to mother by race. Black children are much more likely than White children to live close to their mother if she is alive. For example, between ages 18-54 (i.e., 36 adult years), Black children spent 20.2 years, on average, living in the same house as their mother or living within 5 miles while White children spent 14.8 years (Choi et al., 2021).

As summarized in Figure 3, the median distance to mother is much lower for Black than for White children throughout the adult years. At age 45, for example, the median distance to mother is about 15 miles for White individuals but less than 3 miles for Black individuals. The gap between Black and White children increases up to about the child’s age of 40, when the median distance from the mother is relatively stable before decreasing at older ages for White children.

Our results in context

In interpreting these results, however, readers should keep in mind that mothers of Black children are much less likely to be alive, especially when children are middle-aged. Black children spend many more years without a living mother: 6.3 years vs. 2.6 years (White) between the ages 18-54 (Choi et al., 2021).

Among those whose mother is alive, poorer socioeconomic status for Black vs. White individuals (reducing career prospects and therefore also geographical mobility) plays a substantial role in explaining proximity – at least half, and in some cases, all of the difference between the two groups (Choi et al., 2021). Besides, while it was not tested explicitly in this study, institutional racism and systemic racial segregation are likely to have influenced parent-child proximity across the life course via socioeconomic pathways.

In summary, very close residential proximity (less than 5 miles) between an adult child and mother beyond co-residence is common across the life course even in the geographically large United States. However, socioeconomic status and race play an important part, both in terms of distance and in terms of survival.

References

• Choi, H., Schoeni, R. F., Langa, K. M., & Heisler, M. M. (2015). Spouse and child availability for newly disabled older adults: Socioeconomic differences and potential role of residential proximity. The Journals of Gerontology Series B: Psychological Sciences and Social Sciences, 70(3), 462–469.
• Choi, H., Schoeni, R., Xu, H., Reyes, A., & Thomas, D. (2021). Proximity to mother over the life course in the United States: Overall patterns and racial differences. Demographic Research, 45(23), 769–806. https://doi.org/10.4054/DemRes.2021.45.23
• Compton, J., & Pollak, R. A. (2014). Family proximity, childcare, and women’s labor force attachment. Journal of Urban Economics, 79, 72–90.
• Hank, K. (2007). Proximity and contacts between older parents and their children: A European comparison. Journal of Marriage and Family, 69(1), 157–173. https://doi.org/10.1111/j.1741-3737.2006.00351.x
• Heylen, L., Mortelmans, D., Hermans, M., & Boudiny, K. (2012). The intermediate effect of geographic proximity on intergenerational support: A comparison of France and Bulgaria. Demographic Research, 27, 455–486. https://doi.org/10.4054/DemRes.2012.27.17
• Longino, C. F., Bradley, D. E., Stoller, E. P., & Haas, W. H. (2008). Predictors of non-local moves among older adults: A prospective study. The Journals of Gerontology: Series B, 63(1), S7–S14. https://doi.org/10.1093/geronb/63.1.S7
• Mulder, C. H., & van der Meer, M. J. (2009). Geographical distances and support from family members. Population, Space and Place, 15(4), 381–399. https://doi.org/10.1002/psp.557
• Reyes, A., Schoeni, R. F., & Choi, H. (2020). Race/ethnic differences in spatial distance between adult children and their mothers. Journal of Marriage and Family, 82(2), 810–821. https://doi.org/10.1111/jomf.12614

maps of people who have never been married

I find it hilarious that #SinglesAwarenessDay is the day after Valentines Day so here’s some maps of people in the US who have never been married in the year 2019. #rstudio #RStats #DataScience #dataviz #poptwitter pic.twitter.com/61Z4TlHZbQ

— Corina McCullough Vidal, M.S. (@demography101) February 15, 2022

I might be single for ever — and I’m happy with that

With the numbers of unattached women rising in every age group, is being alone the new normal? https://t.co/uAQzPKOoi3

— The Times (@thetimes) February 3, 2022

Homogamy among high-income partners drives up family income inequality

September 6, 2021 Yifan Shen

More married couples today consist of two high-income or two low-income partners (i.e., income homogamy), which leads to greater income inequality in married-couple families. Yifan Shen shows that, all else being equal, increases in income homogamy among high earners are always more influential in shaping the level of income inequality among couple-headed families.

Demographers contribute to the study of household income inequality by highlighting the importance of demographic forces such as marriage and family structures. Since most men and women form families, the income correlation between husbands and wives is a demographic factor that can shift the level of family income inequality even if there is no change in the individual income distribution (Lam 1997). If more couples consist of two high-income or two low-income partners (i.e., income homogamy rises), the inequality between couple-headed families will intensify. Further, a rising concentration of economic resources among high-powered, dual-career couples may enhance the family-based advantage among children, which may propagate the inequality of opportunity across generations.

Why should we care?

Academic researchers and nonacademic readers are interested in this topic perhaps for different reasons. For the former, the primary goal is to gain a deeper intellectual understanding of this phenomenon, even if it may not have explicit policy implications. Although most researchers are aware that a higher husband-wife income correlation increases income inequality between families, few have considered a further, more nuanced side of the phenomenon: if the level of income homogamy increases, say, by 10% among high-income husbands and their wives, is its impact on between-couple income inequality the same as a similar 10% increase in income homogamy among low-income couples? In other words, does the increase in income homogamy at each level of income contribute equally to between-couple inequality? A better understanding of this question can help researchers identify the subpopulation group that is more relevant to this demographic process of income inequality generation (Liao 2016).

For nonacademic readers, perhaps a more puzzling question is: why should I care about this phenomenon? Rich people tend to marry each other, so what? This is their personal affair. Nothing can be done about it, even if their private decisions may worsen inequality at societal level (Nozick 2013). This is certainly a legitimate concern and many academic researchers probably share it.

Thought experiment

Both questions can at least be partly answered by a thought experiment (Shen 2021). Suppose in a hypothetical world we have three societies that consist of only married men and women. The overall income distributions of married men and women are most unequal in Society 1, modestly unequal in Society 2, and least unequal in Society 3. Further, assume that all men and women within each society are randomly matched with each other in terms of income (so the husband-wife income correlations are zero in each society). Within each society, we order couples by husbands’ incomes from high to low and divide them into five equal-sized groups (quintiles). This is the initial setting of the experiment.

Now, the experiment begins. Within each society, we rematch the top quintile of husbands and their wives assuming perfectly positive matching on their incomes while preserving the baseline pattern of random matching among couples in the other four quintiles. We conduct this quintile-specific rematching one quintile at a time, from the top to the bottom quintile. We end up with six data sets: one baseline data set of randomly matched couples (initial setting) and five new data sets of partially positively rematched couples. We then compute the difference in between-couple inequality between the baseline data set and each of the five new data sets. This gives us a quantitative assessment of the impact on between-couple inequality of increases in husband-wife income correlation (from zero correlation to perfect correlation) at different parts of the income distribution.

Figure 1 shows the results. The impact of increases in income homogamy on between-couple inequality (as measured by Gini index) is far from linear. As long as there is some degree of inequality in husbands’ and wives’ income distributions (i.e., in Society 1 [solid line] and Society 2 [dashed line]), income homogamy increases inequality more when it happens in the top quintile than when it happens in the middle and low quintiles. Because income distributions in real life are always unequal, we can conclude with confidence that increases in income homogamy among high earners always have the largest impact on inequality (holding other conditions constant).

Figure 1 also conveys another message — the impact of income homogamy on between-couple inequality is multiplicative. Increases in income homogamy intensify between-couple inequality, and their disequalizing impact is stronger in societies where incomes are more unequally distributed among married men and women. In the extreme scenario represented by Society 3, in which the income distributions among husbands and wives are very equal, even a drastic transition from random matching to perfect homogamy generates very little inequality between couples (i.e., the dash-dotted line is much lower than the two other lines).

Implications

Returning to our nonacademic question, why should we care about this topic? After all, even if we spend great efforts studying the relationship between income homogamy and inequality, we are still unable to address the inequality that stems from homogamy, as people are free to decide whom they marry. Now we have a partial answer: even though we can do nothing, or should not do anything even if we could, to interfere with high income “homogamy” among high earners, its undesirably large impact on between-couple inequality can still be mitigated by progressive policies – if such policies can reduce the overall income inequality among individual men and women – because when the overall income inequality is reduced, the inequality impact of increases in income homogamy is also reduced. This finding provides an additional rationale for progressive policies that aim at reducing overall income inequality.

References

• Lam, D. (1997). Demographic Variables and Income Inequality. In M. R. Rosenzweig & O. Stark (Eds.), Handbook of Population and Family Economics (pp. 1015–1059). Elsevier Science B.V.
• Liao, T.F. (2016). Evaluating Distributional Differences in Income Inequality. Socius: Sociological Research for a Dynamic World, 2, 1–14.
• Nozick, R. (2013). Anarchy, state, and utopia (Reprint Edition.). New York, NY: Basic Books.
• Shen, Y. (2021). The Nonlinear Linkage Between Earnings Homogamy and Earnings Inequality Among Married Couples. Demography, 58(2), 527–550.

On the influence of marital status on fertility

О влиянии брачного статуса на рождаемость

М. С. Тольц

В работе (или тут) рассмотрено влияние добрачных зачатий и внебрачных рождений на рождаемость в России. В ней впервые проанализирована динамика внебрачных рождений с 1946 года до настоящего времени. Анализ региональных данных показал, что добрачные зачатия при близком уровне рождаемости могут иметь совершенно разное распространение, а их компоненты при этом быть совсем неодинаково представлены. Приведенный расчет обнаружил решающую роль увеличения рождаемости в браке в общем росте рождаемости в России с 2005 по 2015 годы. Российский опыт свидетельствует о том, что трансформация брака может идти без его деинституциализации, а главное – сопровождаться заметным ростом значения брака в сфере прокреации. 

В этих кратких заметках мне бы хотелось вернуться к рассмотрению добрачных зачатий и внебрачных рождений – к тематике, сквозной на всем протяжении моего пути как демографа, – а также оценить влияние пребывания в браке и вне его на динамику рождаемости в недавний период ее заметного роста в Российской Федерации. Надеюсь, что все это окажется полезным для лучшего понимания современного этапа демографического перехода в России. Другие аспекты влияния брачности на рождаемость, обусловленные распадением браков, мною рассматривались ранее[1]. Изучение этих проблем продолжается другими исследователями на постсоветском материале[2]. Тут мне нечего добавить.

1

Принятый менее чем за год до победы над Германией, 8 июля 1944 года, Указ Президиума Верховного Совета СССР ввел понятие «одинокая мать». Оно распространялось на всех женщин, родивших вне брака. Их дети регистрировались только по заявлению матери. Отец, при всем его желании, если он не состоял в браке с матерью ребенка, не мог быть записан в документах, удостоверяющих рождение сына или дочери. В метрике детей, рожденных вне брака, стал обязательно ставиться прочерк вместо сведений об отце. Инициатором этих узаконений был Н.С. Хрущев, который потом в годы своего правления препятствовал десталинизации в области брачно-семейных отношений в Советском Союзе[3].

В условиях огромной половой диспропорции в послевоенный период, доля внебрачных рождений среди всех рождений в Российской Федерации была высокой. Сразу после войны, в 1946 году, она составила 22,8%. Через пять лет после ее окончания, в 1950 году, доля этих рождений достигла 24,0% (см. Таблицу 1).

Таблица 1. Доля внебрачных рождений среди всех рождений в Российской Федерации, %

Годы	Все внебрачные рождения	из них зарегистрированные:
		По заявлению матери	По совместному заявлению родителей*
1946	22,8	22,8	-
1950	24,0	24,0	-
1955	16,9	16,9	-
1960	13,1	13,1	-
1965	13,0	13,0	-
1970	10,6	6,3	4,3
1975	10,7	5,7	5,0
1980	10,8	6,7	4,1
1985	12,0	…	…
1990	14,6	8,4	6,2
1995	21,1	12,0	9,1
2000	28,0	14,8	13,2
2005	30,0	16,2	13,8
2010	24,9	13,7	11,2
2015	21,6**	10,4	11,2
2018	21,2**	10,5	10,7

* До 1968 года не было предусмотрено законодательством.
** Кроме того, в 2015 году 0,1% детей были зарегистрированы в органах ЗАГС по заявлению юридического лица (отказные, найденные, подкинутые дети), в 2018 году доля таких детей составила 0,6%.

Источники: Демографический ежегодник России. 2019. M.: Росстат, 2019. С. 68; Иванова Е., Михеева А. Внебрачное материнство в России // Население и общество. 1998. № 28. С. 2; архивные данные за 1946 и 1950 годы любезно предоставлены Д.Д. Богоявленским, за что автор благодарен ему.

В последующие годы, по мере смягчения половой диспропорции, доля внебрачных рождений постепенно падала. К 1970 году она снизилась до 10,6%. Но как раз до того по новому семейному законодательству, принятому в 1968-1969 годах, был отменен пресловутый прочерк в метрике. Теперь рождение ребенка вне брака могло быть зарегистрировано или по совместному заявлению его родителей, или только по заявлению матери. В последнем случае данные об отце заполнялись с ее слов, при этом для отца указывалась фамилия матери. В 1970 году только 6,3% российских новорожденных были записаны по заявлению матери, а 4,3% – по совместному заявлению родителей, не состоявших между собою в браке.

Новый существенный подъем внебрачной рождаемости начался в 1990-е годы. Доля внебрачных рождений среди всех рождений достигла максимума в 2005 году, когда она составила 30,0%, из них 16,2% были зарегистрированы по заявлению матери и 13,8% по совместному заявлению родителей, не состоявших между собою в браке. В последующие годы доля внебрачных рождений заметно снизилась и к 2018 году упала до 21,2%, из которых 10,5% были зарегистрированы по заявлению матери и 10,7% по совместному заявлению родителей.

Доля внебрачных рождений в России, в отличие от многих стран Запада, не только упала после 2005 года, но она в настоящее время ниже, чем была в Российской Федерации в первые послевоенные годы. Однако до 1968 года все внебрачные рождения регистрировались по заявлению матери. Сегодня половина внебрачных рождений регистрируется обоими родителями, и дети в них имеют отца, несущего по закону полную ответственность за них. Данные текущей статистики показывают, что в 2018 году доля детей, зарегистрированных по заявлению матери (10,5%), была заметно ниже, чем в 1965 году (13,0%), когда все внебрачные рождения записывались таким образом.

Долгое время для всей России отсутствовали сведения о распространении внебрачных зачатий, которые ведут к рождениям. Впервые полная информация о них была получена только в результате специальной разработки всех актов о рождениях за 2002 год[4]. Оказалось, что в этом году более половины детей (54%) в Российской Федерации были рождены в результате внебрачного зачатия. Однако только 29% всех детей появились вне зарегистрированного брака, а 25% были рождены в первые 9 месяцев брака. Более того, 14% всех новорожденных были зарегистрированы по совместному заявлению родителей, не состоявших в браке, т.е. имели «законного» отца. Выходит – для подавляющей части (39% из 54%) – отец изначально юридически присутствовал в их жизни.

Новая специальная разработка актов обо всех рождениях в России была выполнена за 2012 год[5]. Согласно ее данным, через десятилетие уже заметно меньшая часть детей (44%) была рождена в результате внебрачного зачатия, но при этом лишь немногим меньшая доля (23%) всех рождений появилась в первые 9 месяцев брака. Основная величина отмеченного снижения с 2002 по 2012 годы (8% из 10%) пришлась на внебрачные рождения.

2

Распространение добрачных зачатий, реализовавшихся в рождениях, в отдельных регионах Российской Федерации очень неодинаково. Это впервые показала разработка актов о рождениях за 2002 год, выполненная для всех из них. Крайние значения характерны для национальных республик. Такие рождения в целом были наиболее часты в Тыве, где внебрачные зачатия составляли 72% всех рождений. Напротив, в Ингушетии лишь 1% рождений регистрировался одной матерью без отца (см. Таблицу 2).

Однако и среди регионов с преобладающим русским населением наблюдался весьма значительный разброс показателей. Два столичных города – Москва и Санкт-Петербург – не лидировали ни по одному из них. Очень высокая доля внебрачных рождений была в Пермском крае – 46%. Тут просматривается определенная историческая преемственность, поскольку Пермская губерния (правда в более широких границах) в конце XIX века занимала лидирующее место по распространению внебрачных рождений в Европейской России[6]. Напротив, в Костромской области 80% детей были рождены в браке, но там из всех новорожденных 32% были зачаты до брака, оформленного позднее родителями. Это наиболее высокая доля таких рождений, которая была во всей Российской Федерации в 2002 году.

При этом оба региона имеют весьма близкие уровни рождаемости: в 2002 году коэффициент суммарной рождаемости составлял 1,44 в Пермском крае и 1,34 в Костромской области[7]. Приведенные данные хорошо показывают, что добрачные зачатия при близком уровне рождаемости могут иметь совершенно разное распространение, а их компоненты при этом быть совсем неодинаково представлены.

Таблица 2. Распределение всех детей, рожденных в 2002 году, по официальному (юридическому) брачному статусу матери, %

Регион*	Все рождения	Рождения в браке	в т.ч. добрачные зачатия**	Рождения вне брака	в т.ч. зарегистрированные:		Всего внебрачных зачатий среди всех рождений
					По заявлению матери	По совместному заявлению родителей
	(1)	(2)	(3)	(4)	(5)	(6)	(7)=(3)+(4)
Тыва	100	38	10	62	39	23	72
Пермский край	100	54	19	46	20	26	65
Северная Осетия	100	64	20	36	32	4	56
г. Санкт-Петербург	100	71	27	29	13	16	56
Костромская область	100	80	32	20	13	7	52
г. Москва	100	73	23	27	9	18	50
Ингушетия	100	84	25	16	1	15	41
Кабардино-Балкария	100	85	20	15	10	5	35
Всего по Российской Федерации	100	71	25	29	15	14	54

* Регионы приведены в порядке снижения общей доли внебрачных зачатий среди всех рождений; жирным шрифтом выделены крайние значения для каждого показателя.
** Рождения в первые 9 месяцев после заключения брака.

Источник: Tolts M., Antonova O., Andreev E. Extra-Marital Conceptions in Contemporary Russia’s Fertility // Research Note Prepared for the European Population Conference. Liverpool, UK, 21-24 June 2006. Table 5.

К сожалению, изучению территориальной дифференциации распространения добрачных зачатий в России пока не уделяется должного внимания. Даже собираемые ежегодно по регионам данные Росстата о внебрачной рождаемости не стали пока объектом пристального систематического анализа. Отметим исключения, которые, однако, явно недостаточны. Известны результаты специальной разработки данных о добрачных зачатиях, которые выполнены для семи регионов на основе рождений за 2010 год[8]. Однако региональные данные новой специальной разработки актов обо всех рождениях в России за 2012 год, к сожалению, были весьма скупо представлены при их публикации[9]. Это и заставило меня при рассмотрении региональной дифференциации в основном опираться на данные за 2002 год. Впрочем, многие из них ранее были представлены только в заметке на английском языке, подготовленной для конференции европейских демографов, и оставались неизвестны широкому кругу читателей в России, которым они могут, прежде всего, быть интересны.

3

2005 год стал особенным для российской рождаемости по двум важнейшим признакам. После него начался непрерывный рост ее уровня, который продолжался до 2015 года. За десять лет коэффициент суммарной рождаемости увеличился с 1,29 до 1,78. И именно в 2005 году, как уже было отмечено, доля внебрачного компонента в рождаемости достигла максимума, а затем стала снижаться. 

Таблица 3. Динамика коэффициента суммарной рождаемости в Российской Федерации, разложенного по категориям родившихся, 2005-2015 годы

Категория родившихся	2005 год	2015 год	Прирост
1. Все родившиеся (2)+(3)	1,29	1,78	0,49
из них:
2. У матерей, состоявших в зарегистрированном браке	0,91	1,37	0,46
3. У матерей, не состоявших в зарегистрированном браке (4)+(5)	0,38	0,41	0,03
в том числе зарегистрированные:
4. По заявлению матери	0,20	0,20	0,00
5. По совместному заявлению родителей	0,18	0,21	0,03

Рассчитано с использованием оценок величин однолетних групп возраста для среднего женского населения за соответствующие годы, любезно предоставленных Е.М. Андреевым, за возможность работы с которыми автор признателен ему.

Коэффициент суммарной рождаемости широко используется в демографии для характеристики динамики рождаемости за календарные годы. Это стандартизованный показатель, что делает его пригодным для разнообразных сопоставлений. Рассматривая влияние брачности на рождаемость, естественно разложить этот показатель на соответствующие категории родившихся[10]. Результаты разложения коэффициента суммарной рождаемости показывают, что подавляющая часть его прироста за десять лет была вызвана увеличением уровня брачной рождаемости – 0,46 из 0,49 (см. Таблицу 3).

Вклад брачного компонента в коэффициент суммарной рождаемости за этот период возрос с 70,5% в 2005 году до 77,0% в 2015 году. При этом величина компонента, обусловленного внебрачными рождениями, зарегистрированными по заявлению матери, осталась без изменений – 0,20, а компонент, отражающий динамику рождений, зарегистрированных по совместному заявлению родителей, увеличился лишь с 0,18 до 0,21. Таким образом, приведенный расчет хорошо показывает решающую роль увеличения рождаемости в браке в общем росте рождаемости в России с 2005 по 2015 годы.

4

Долгое время в объяснении постсоветской динамики внебрачной рождаемости преобладало рассмотрение этого явления в рамках концепции «второго демографического перехода». Я и сам не избежал этого, когда при представлении результатов специальной разработки актов о рождениях за 2002 год эта концепция была упомянута[11]. Но случилось это в 2005 году, который, как оказалась, явился переломным, чего, кажется, никто предвидеть не мог. Сегодня, когда название самой концепции «второго демографического перехода» уже даже в авторитетной учебной литературе пишется в кавычках[12], накопленные данные требуют другой интерпретации.

Как уже отмечалось, Москва и Санкт-Петербург не лидируют по распространению внебрачных зачатий и рождений вне брака. Именно обращая внимание на последний факт, известный российский критик концепции «второго демографического перехода» метко подметил, что он противоречит постулированному данной теорией сдвигу потребностей в сторону «масловианского постматериализма», который, «казалось бы, должен быть наиболее сильным», именно в этих двух столичных городах[13].

Собранные в целом по России данные показывают, что внебрачные рождения, особенно у одиноких матерей, скорее, связаны с неблагополучием, они чаще распространены у женщин с низким уровнем образования[14]. Более того, анализ данных по субъектам Российской Федерации за 2008 год выявил тесную отрицательную корреляцию доли внебрачных рождений и величины ожидаемой продолжительности жизни (r = -0,763), а также положительную корреляцию этой доли с коэффициентом смертности мужчин трудоспособного возраста от внешних причин (r = 0,738)[15].

После 2005 года среди населения России продолжался рост значения базовых ценностей, относящихся к открытости изменениям[16]. Поэтому трудно согласиться с тем, что «мы имеем дело с признаками торможения или даже консервативного отката (выделено мною – М.Т.) в процессе деинституциализации брака в России»[17]. Ведь падение распространенности юридического брака и рост рождений вне его вряд ли тождественны прогрессу. Другое дело, что изменяется содержание брака[18]. Российский опыт показывает, что этот процесс может идти без деинституциализации брака, а главное – сопровождаться заметным ростом его значения в сфере прокреации.

[1] Тольц М.С. Разводы и современный уровень рождаемости // Проблемы воспроизводства и занятости населения / Под ред. В.А. Борисова. М.: Институт социологических исследований АН СССР, 1984. C. 18-30; Тольц М.С. Взаимосвязи брачного и репродуктивного поведения // Детность семьи: вчера, сегодня, завтра / Под ред. А.И. Антонова. М.: Мысль, 1986. С. 39-53.
[2] См., например: Захаров С.В., Чурилова Е.В., Агаджанян В.С. Рождаемость в повторных союзах в России: позволяет ли вступление в новый супружеский союз достичь идеала двухдетной семьи? // Демографическое обозрение. 2016. Т. 3. № 1. С. 35-51. URL: https://doi.org/10.17323/demreview.v3i1.1762.
[3] Тольц М. От абортного термидора к законодательному либерализму. Политика в области брачно-семейных отношений как зеркало истории СССР // Развитие населения и демографическая политика. Памяти А.Я. Кваши: Сборник статей / Под ред. М.Б. Денисенко, В.В. Елизарова. М.: МАКС Пресс, 2014. С. 157-169; Чернова Ж.В. Семья как политический вопрос: государственный проект и практики приватности. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт_Петербурге, 2013. С. 116-121, 125.
[4] Тольц М.С., Антонова О.И., Андреев Е.М. Рождаемость и трансформация института семьи в современной России // Вопросы статистики, 2005, № 7. С. 51-60.
[5] Чурилова Е.В., Чумарина В.Ж. Внебрачные рождения и добрачные зачатия в России: осознанное решение родителей? // Вопросы статистики. 2014. № 7. С. 43-49.
[6] См.: Coale A.J., Anderson B.A. and Harm E. Human Fertility in Russia Since the Nineteenth Century. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1979. P. 252-253.
[7] Демографический ежегодник России. 2005. M.: Росстат, 2005. Табл. 2.5.
[8] Бирюкова С.С., Тындик А.О. Регистрация брака и рождение ребенка в биографии россиян: анализ данных текущей статистики // Демографическое обозрение. 2015. Т. 1. № 3. C. 33-64. URL: https://doi.org/10.17323/demreview.v1i3.1809.
[9] Чурилова Е.В., Чумарина В.Ж. Внебрачные рождения и добрачные зачатия в России. С. 47-48.
[10] Мною использована методика, описанная в: Бондарская Г.А., Дарский Л.Е. Брачное состояние женщин и рождаемость // Демографические процессы в СССР / Отв. ред. А.Г. Волков. М.: Наука, 1990. С. 54-55.
[11] Тольц М.С., Антонова О.И., Андреев Е.М. Рождаемость и трансформация института семьи в современной России. С. 51.
[12] Вишневский, А.Г. Демографическая история и демографическая теория: курс лекций М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2019. С. 202.
[13] Клупт М.А. Демографическая повестка XXI века: теории и реалии // Социологические исследования. 2010. № 8. С. 64.
[14] Чурилова Е.В., Чумарина В.Ж. Внебрачные рождения и добрачные зачатия в России. С. 47.
[15] Клупт М.А. Демографическая повестка XXI века. С. 64.
[16] Магун В.С., Руднев М.Г. Динамика базовых ценностей российского населения: 2006–2018 // Будущее социологического знания и вызовы социальных трансформаций (к 90-летию со дня рождения В.А. Ядова). Международная научная конференция (Москва, 28–30 ноября 2019 г.). Сборник материалов / Отв. ред. М.К. Горшков. М.: ФНИСЦ РАН, 2019. С. 651-653; Магун В., Руднев М. За пределами «человека советского» – россияне в европейской ценностной типологии // Сайт экспертной группы «Европейский диалог». 2020. URL: http://www.eedialog.org/ru/2020/07/17/za-predelami-cheloveka-sovetskogo-rossijane-v-evropejskoj-cennostnoj-tipologii
[17] Захаров С.В. Брачная структура населения, заключение и прекращение браков в России в свете результатов микропереписи населения 2015 г. // Население России 2016: двадцать четвертый ежегодный демографический доклад / Отв. ред. С. В. Захаров. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2018. С. 120.
[18] См., например: Кон И.С. Клубничка на березке: Сексуальная культура в России. 3-е изд. М.: Время, 2000; Гурко Т.А. Брак и родительство в России. М.: Институт социологии РАН, 2008.

fertility increase policy does not work

«Консервативная политика вряд ли даст результаты»: как в России повышают рождаемость
И почему это не работает

В 2021 году в России ввели новые меры по повышению рождаемости и поддержке семей. Материнский капитал теперь полагается после рождения первого ребенка, до конца августа на каждого школьника родителям должны выплатить по 10 тысяч рублей, назначаются новые пособия. Но позволят ли такие меры сделать то, к чему так давно стремится наша власть, — повысить рождаемость в стране?

Зачем повышать рождаемость

Российские политики и общественные деятели часто связывают рождаемость с динамикой численности населения, которая на данный момент в России отрицательная (то есть население у нас сокращается). Повышение рождаемости они описывают как то, что может остановить это сокращение. При этом, на самом деле, рождаемость не единственный способ повлиять на численность населения, утверждает Алла Макаренцева, ведущий научный сотрудник Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС. На него влияет еще и миграция, экономическое благосостояние людей, уровень безработицы в стране, динамика смертности и продолжительности жизни, разные кризисы и многое другое. [редкий случай, когда начальство поумнее ведущего научного сотрудника]

При этом рождаемость все же остается одним из ключевых факторов, которые влияют на изменение численности населения, утверждает Сергей Захаров, заместитель директора Института демографии имени А. Г. Вишневского в Высшей школе экономики. Другой вопрос, нужен ли нам сегодня сам по себе его прирост — и для чего. Сергей Захаров говорит, что это вопрос скорее философский и на деле не очень простой. В современной России среди политических элит популярны дискуссии о геополитике, национальных интересах, укреплении обороноспособности и возможности сопротивляться внешнему воздействию. Цель повышать рождаемость исходит именно из этой идеологии. По словам Сергея Захарова, национализм и пронатализм (политика, поощряющая деторождение) исторически идут рука об руку — и уже не одно столетие.

Существует аргумент, что более высокая рождаемость необходима, чтобы как-то затормозить старение населения, которое стало вызовом для обществ и экономик по всему миру. Сергей Захаров подчеркивает, что старение населения — это не только глобальный вызов, но и большой успех человечества. Благодаря развитию цивилизации и медицины люди получили возможность жить дольше, и именно это решающим образом обеспечивает старение населения в современных развитых обществах (а не снижение рождаемости, как было прежде). [но таки было + РФ же трудно назвать современным развитым обществом, да и общестом вообще]

Другой вопрос, все ли страны готовы к тому, чтобы быть успешными при стареющих обществах, насколько в них к этому приспособлена экономика, социальные службы, сами люди и их семьи. В российском обществе, считает Сергей Захаров, они совершенно к этому не приспособлены, и это (в том числе) заставляет политиков думать о рождаемости.

 

Что происходит с рождаемостью в России

По словам Аллы Макаренцевой, с 2015–2016 годов рождаемость у нас снижается. Причин у этого может быть много. С одной стороны, это следствие возрастной и поколенческой структуры нашего общества. Поколение людей, рожденных в 1990-е годы, малочисленное и просто физически не может иметь много детей. В свою очередь, именно люди, рожденные в 1990-е, сейчас «на пике репродуктивных возрастов» — то есть в том возрасте, когда принято создавать семьи и обзаводиться детьми. [собственно, рождаемость нечто другое, чем число рождённых детей] При этом многие из тех, кто был рожден в 1990-е, сами выросли в малодетных семьях [будто бы где-то есть люби из других семей]. Исследования показывают, что этот опыт тоже может влиять на то, сколько детей они захотят иметь (срабатывает так называемая ловушка низкой рождаемости).

Кроме того, меняются и установки россиян, их представления о семье, своем будущем, о том, как нужно строить жизнь, отмечает Алла Макаренцева. Например, люди молодого поколения сейчас позже вступают в брак (а именно с браком чаще всего связано рождение первых детей).

Людям поколения 1990-х свойственна так называемая серийная моногамия

[не учи ацаи*аццо, людям поколения 90х едва за 30 + над тезисом написано нечто удивительно противоречащее] Так обозначают ситуацию, когда человек в течение жизни вступает в ряд романтических отношений. Их цель состоит не обязательно в создании семьи, они нужны скорее для эмоциональной поддержки, совместного времяпрепровождения, общения. Серийная моногамия ведет к откладыванию браков [двойка по демографии], а с ними и рождения первых детей. Впрочем, средний возраст, в котором российские матери рожают первого ребенка, растет еще с 1990-х.

Россия во всех этих вещах, кстати, не «впереди планеты всей», это часть глобальной тенденции. В целом в развитых странах к концу 1960-х годов завершился процесс перехода к идеалу двухдетной семьи, и с тех пор ситуация принципиально не меняется, подчеркивает Сергей Захаров. А рост среднего возраста рождения каждого ребенка происходит по всему миру. При этом, говорит Алла Макаренцева, этот возраст не напрямую связан с тем, сколько детей в результате будет у женщины. Есть страны, в которых женщины рожают после тридцати, но имеют в среднем больше детей, чем россиянки.

Число никогда не рожавших женщин в России тоже от поколения к поколению увеличивается, говорит Сергей Захаров, и это тоже происходит в рамках глобальных тенденций. При этом, подчеркивает Захаров, бездетные до сих пор не оказывали значительного влияния на показатели рождаемости.

Иными словами, обвинять в низкой рождаемости людей, которые называют себя чайлдфри, не стоит

Они тут совсем не первопричина и не угроза. В целом, по словам Сергея Захарова, в России происходит то же, что и в других странах: растет вариативность жизненных и семейных сценариев и стратегий. В обществе появляется все больше разнообразия, выбора, например все более многообразными становятся идеи о том, как может выглядеть семья.

Жесткая норма «до 25 лет выйти замуж и родить ребенка» больше не работает. Параллельно растет ценность самореализации и счастья каждого индивидуального человека.

 

Работают ли выплаты, например материнский капитал

И демографы, и социологи сходятся в том, что так называемые монетарные меры (выплаты, пособия, материнский капитал) не могут существенно повлиять на рождаемость в долгосрочной перспективе. Сергей Захаров считает, что материнский капитал никак не поколебал то, как выглядит российская семья, сколько детей в ней в среднем появляется. Единственное, что смог серьезно изменить материнский капитал, — это так называемый календарь рождения детей. Иными словами, семьи, которые и так планировали завести, например, второго ребенка, решили сделать это пораньше, чтобы не упустить возможность получить поддержку. Это обеспечило короткий всплеск рождений, который, что закономерно, обернулся снижением числа рождений после того, как ажиотаж спал, подчеркивает Сергей Захаров.

В среднем, по словам Захарова, число рождений, приходящихся на одного родителя за всю его жизнь, уже давно меняется слабо. Так, в Швеции 1,9–2,0 рождения в расчете на одну женщину поддерживается уже шесть десятилетий, во Франции более сорока лет наблюдается в среднем 2 рождения. В России более двух десятилетий итоговый показатель колеблется в интервале 1,6–1,7 рождения на человека.

Что на самом деле повышает рождаемость

Алла Макаренцева подчеркивает, что меры, которые действительно могли бы серьезно повлиять на рождаемость в России, связаны в первую очередь не с выплатами [см ниже], а с развитием важных институтов социальной поддержки. Речь идет о женских консультациях и роддомах, детских поликлиниках (и медицине в целом), а также об образовании, социальной поддержке. Макаренцева отмечает, что очень важны институты, которые позволяют родителям полноценно совмещать воспитание детей и работу: это ясли, детские сады, группы продленного дня в школах [предполагается, что за все эти плюшки никто не платит].

Анна Ривина, общественная деятельница и руководительница центра «Насилию.нет»*, подчеркивает, что в России не развиты и институты, которые могли бы обеспечить безопасность в семье и поддержку отдельным женщинам и детям в кризисных ситуациях. Например, в России не выстроена система, которая помогла бы бороться с проблемой домашнего насилия и профилактировать эту проблему. Катастрофически не хватает кризисных центров для женщин, которые оказались в ситуации насилия: например, в Москве такой центр всего один на 12 миллионов населения. Для сравнения: в Швеции на 10 миллионов населения приходится 200 кризисных центров. Не существует никакого специального законодательства или социальной программы, которые предупреждали бы насилие в семье. [это дядька из Киева?]

Для долгосрочных эффектов в сфере рождаемости нужно, чтобы институты для поддержки семей с детьми еще и вызывали доверие, считает Екатерина Бороздина, доцент факультета социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге. [evidence based?]

В современной России с такими институтами проблема. Люди не доверяют ни бесплатным врачам, ни детским садам, ни школам и идут на разные сложные ухищрения, чтобы обеспечить детям тот уровень образования и медицины, который их будет устраивать [у меня под окном децкий сад, туда каждый день приводят детей]. Современное российское государство предпочитает не менять эту ситуацию кардинально, а скорее делегировать заботу о детях семье, в какие-то моменты поддерживая ее деньгами [то-есть, делегировать не надо щтоль? Или Бороздина белены объелась].

В целом развитие институтов — это сложная и требующая масштабных финансовых вложений задача, подчеркивает Екатерина Бороздина.

Назначить новое пособие зачастую оказывается проще, чем реформировать целую социальную сферу

Впрочем, важно отметить, что все же есть в России и области, в которых ситуация по-настоящему улучшается. Например, это сфера родовспоможения, в последние годы хорошо профинансированная. Екатерина Бороздина с коллегами проводила исследование трансформаций системы родовспоможения и пришла к заключению, что «страшилки» о роддомах [они и раньше были страшилками], в которых нет ни постельного белья, ни простых лекарств, а персонал хамит и грубит, уходят в прошлое, а качество помощи в них растет. Впрочем, ситуация остается неравномерной по стране, а курс реформ все время изменяется — что не добавляет доверия всей системе со стороны граждан.

 

Работает ли пропаганда «семейных ценностей»

Сергей Захаров подчеркивает, что пропагандистские меры в ситуации с рождаемостью работают плохо, особенно если они идут против распространенных в обществе жизненных стратегий и установок, в том числе в сфере образования, занятости и самореализации. Если среди людей распространен идеал семьи «родители и два ребенка, мальчик и девочка», то им сложно навязать модель семьи с пятью детьми.

В российском обществе, как уже было сказано, жизненные сценарии сейчас становятся все более многообразными. Когда есть такая тенденция, становится сложнее навязывать единообразие, жесткую норму и ограничение выбора. Если государство будет это делать, например жестко навязывать, как должна выглядеть «традиционная семья» (и выставлять маргиналами других), общество станет меньше ему доверять и будет чувствовать, что власти пытаются ограничить личную свободу людей, говорит Сергей Захаров. [таки есть общество]

Любая политика или пропаганда, которая идет резко против существующих общественных тенденций, обречена на неуспех, подчеркивает ученый.

Именно поэтому консервативная семейная политика и пропаганда в современной России вряд ли дадут результаты. Многие ее методы уже многократно были испробованы в XIX и ХХ веке — и не подходят для современного, быстро меняющегося общества. Российскому обществу скорее нужна политика, которая будет учитывать складывающееся многообразие и подкреплять его работающими институтами, считает Сергей Захаров.

* Центр «Насилию.нет» признан Минюстом РФ иноагентом.

автор салата из винигрета — Элла Росман