Russia's down shift is instrumental for surviving

властитель дум.ру

репост из ЖЖ жжфренда:

этюды оптимизма

Фуко – несколько упрощая его суждение – считал, что любое государство изначально несет в себе функцию подавления сексуальности. Я вспомнил про это, поглядев давеча передачу Мамонтова про наступление гомосексуализма по всем фронтам – «Подавляющее меньшинство». Пафос журналиста и его собеседников понятен и предсказуем, но вот, что интересно. Стрелы были направлены в основном на европейские шаги по легитимации буквально всех проявлений однополой любви, а не на сам предмет обсуждения.
- Мы же никому не запрещаем этим заниматься…только не надо выносить на публику… мы в постель ни к кому не лезем и т.д.

Т.е. по существу «мамонтовский» подход – если вынести за скобки все дежурные инвективы и апелляции к темам греха и противоестественности – мог бы выглядеть даже более либеральным, чем западный, просто переводя весь спектр интимных отношений в зону, полностью свободную от любых поползновений государства. Так «вольные» московские проститутки действительно во всех смыслах «свободнее» своих амстердамских товарок, сидящих за стеклами и платящих профсоюзные взносы.

А загадочные урнинги и трибады Крафта-Эбинга, о которых он писал в леденящей тональности – «здесь перед нами одна из ужаснейших страниц в истории человеческих заблуждений» - живее и романтичнее унылых европейских геев, манифестирующих в свободное от работы время с разноцветными флажками под ласково-брезгливым присмотром полисмена.

Надо сказать, что этот взгляд – существуй он в реальности – был бы еще и исконно традиционным для нашего общества. В исторической России, где, как известно, существовали статьи уголовного уложения, преследующие мужеложество, де факто они почти никогда не применялись, за исключением какой-нибудь особенной казуистики. Многими авторами подчеркивалось, что у нас по определению был бы невозможен процесс, подобный таковому над Оскаром Уайльдом, а все дело тихо спустилось бы на тормозах и легло под сукно, чтобы не оскорблять общественную нравственность самим упоминанием пороков. Даже специальная литература избегала употребления терминов на русском языке, вкрапляя в необходимых случаях благородную латынь в ткань повествования, делая его иногда совершенно анекдотическим:

«…всего приятнее было бы для него immissio penis in os, но этого ему никогда не позволяли» или «я гуляла на лугу вместе с G. и моей трехлетней сестренкой. JP позвал нас в свою хижину и запер дверь. Tum nos exosculbatur, linguam in osmium demittere tentabat faciemque mihi lambebat; sustulit me in gremium…..

Когда я стала кричать, он подарил мне 12 крейцеров и пригрозил, что застрелит меня, если я что-нибудь разболтаю. В заключение он пригласил меня прийти на следующий день снова».

Очевидно, что на деле все обстоит иначе. Если кто и говорит о г\с в России, то в основном его яростные ненавистники, полностью эмоционально на нем фиксированные. Во всяком случае, соотношение за и против явно неравномерное и совершенно диспропорциональное, как ни посмотри. Этому трудно подобрать рациональное объяснение, а потому приходится искать аналогии или комментирующие параллели. И всякому опытному человеку они сразу же приходят на ум. Такое интенсивное и концентрированное присутствие гомосексуальной тематики вкупе с атмосферой насилия и уничижительной лексикой присутствует только в одном месте. В российской пенитенциарной системе. В ИТУ действительно – за неимением иной возможности социального структурирования – люди группируются или по признаку землячества или по элементарным органическим приметам, из каковых наиболее яркой и насыщенной всевозможными смыслами, является сексуальность, а точнее просто – телесный низ.. Также фактически общепризнанным является толкование этого явления, как регресса к самым элементарным, фактически примордиальным, степеням социального развития. Подобное отмечалось и в нацистских лагерях и в иных условиях насильственного совместного проживания людей одного пола в самых разных культурах. Причиной всегда выходило, что регресс для большинства является одним из основных механизмов выживания. Меньшинство использует сублимацию или просто умирает…

Эти процессы лежат вне контроля сознания, особенно если речь идет о массовых явлениях, так что стороннему наблюдателю остаются лишь констатация проявлений и анализ.

Так что же, Российская Федерация, резво на глазах превращается в зону общего режима, где стремительно отмирают чахлые социальные институты так и недоразвившейся отечественной демократии? Похоже, что так. За 20 с хвостиком лет «свободной России» общество не смогло создать ни партий, ни профсоюзов, ни независимого суда, так и не сумело разделить ветви власти, но зато полностью дискредитировало саму идею этих учреждений. Попутно почти уничтожив образование, науку, искусство и заменив музыку «русским шансоном».

Когда-нибудь, несомненно, будет отмечено и историками определяющее значение этих лет наконец-то снявших с повестки дня вечную отмазку русской истории, как бесконечной системы угнетения и принуждения невинного и мудрого народа со стороны посторонних сил – варягов, татар, поляков, немцев, евреев, комиссаров и т.д.

Предоставленный сам себе народ без всякого принуждения довольно скоро воспроизводит ту же систему тотального насилия, которую прежде списывали на чужаков, и находит уж совсем нелепых кандидатов на роль «чужих», вроде гомосексуалистов.

Конечно, есть еще и религиозная составляющая, которой не очень умело, но громко манипулируют в телевизоре, сортируя грехи на естественные и противоестественные и видя их в ком угодно, только не в себе, хотя святоотеческий взгляд на это дело, кажется, не так составлял каталог блудных прегрешений. Да и церковь в этой истории, если чуть задуматься и прикрыть глаза, скорее напоминает не историческую Церковь Христову, а карикатуру на нее, наколотую на спине арестанта между розой, ножом и тигриным оскалом…

технология -- пока секрет

Впрочем, не все так мрачно. Русский религиозный опыт – в силу ли малой грамотности или преимущественно крестьянского характера населения – был довольно чужд трансцендентности.

Не только «милостник Микола» ходит между сел и деревень, но и сам Спаситель в рабском виде, удрученный ношей крестной. Хотя это и индивидуальное видение поэта, но оно отражало и общее народное воззрение, которое легко помещало эти же образы в обыденную среду, прикладывало к сельскохозяйственному календарю, воплощало в хлыстовских «христах» и «богородицах». А воплощение предполагает вполне физические методы взаимодействия. От него один шаг до попытки исправления человеческой падшей природы с помощью практики, директивной психологии, насилия и вивисекции. Не зря Россия дала один из уникальных примеров подобного рода религиозного делания в форме скопчества. И некоторые инициативы, допустим, Милонова и Мизулиной (мими) в этом контексте совсем не выглядят невинной глупостью, а напротив, помещаются в исторический ряд, где у них есть чудесные предшественники вроде камергера Еленского, составившего уникальный проект оскопления всей России и устроения ее по типу скопческого корабля. Или искреннего ненавистника всякой сексуальности Фёдорова, полагавшего, что репродуктивную энергию следует направлять на физическое воскрешение покойников, а не на продолжение рода..

Дописав до этого места, я посмотрел ленту новостей. Какой-то депутат Михайлов предложил пороть гомосексуалистов нагайками. Как же должно быть порадовались за него на том свете старики Захер-Мазох и маркиз де Сад....

А я вспомнил любимую книгу своего детства «Историю телесных наказаний в России» Евреинова, которую можно перечитывать по многу раз прошептывая магические сочетания столь близких русскому уху слов: «…пытали боярина Ив. Кир. Нарышкина «пытками страшными и распытав нагого его из застенка выволокли на Красную площадь и поставя его меж мертвых посеченных телес стояща, обступя вокруг со всех сторон вкупе его копьями забодаша и оными подняли кверху и спустя, руки, ноги, голову отсекли» . Доктора Данила «выведше на Красную площадь изсекоша в мелкия части» . Восьмилетняго сына астраханскаго воеводы повесили за ноги; на другой день сняли, высекли и отправили к матери…»
или не менее занимательную многостраничную «Историю розги» Джеймса Бертрама.

Короче говоря, «когда мы достигли дна, снизу постучали».