"Никто не понимал – за что?" Чем легендарные футболисты заплатили за то, что обыграли любимую команду Берии
Сегодня, когда матч с командой ФСБ может обернуться уголовным преследованием, Сибирь.Реалии предлагают вспомнить, что играть с командами НКВД было опасным занятием и в сталинские времена. В 1939 году "Спартак", созданный знаменитыми на всю страну братьями Старостиными, вышел в полуфинал кубка СССР. Его соперником оказалось тбилисское "Динамо". Старостины знали: это любимая команда Берии – и понимали, что крупно рискуют. Но все равно не стали уступать и заплатили за победу 10 годами лагерей.
Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм
"Наши победы задевали самолюбие председателя общества "Динамо" Берии, и его негодование росло с каждым днем, пока не стало настолько явным, что все близкие мне люди стали усиленно советовать мне "уступить" и предсказывать большие беды в том случае, если я не научусь удовлетворяться вторыми ролями в борьбе за спортивные первенства нашей страны" – так через четверть века, 3 апреля 1954 года Николай опишет ситуацию в заявлении с просьбой о пересмотре "дела Старостиных".
Старостин решил не сдаваться. 8 сентября 1939 года "Спартак" одержал блестящую победу над тбилисским "Динамо" в полуфинале. И тогда с самого верха поступил приказ: переиграть полуфинал из-за того, что один из голов якобы зачтен неправильно.
"Такого не было никогда в истории советского спорта. Команда была настроена выиграть, несмотря ни на что. Хотя все осознавали, что куратором "Динамо" (Тбилиси) был Берия и переигровка была организована именно им", – расскажет годы спустя Михаил Ширинян, внук Николая Старостина.
"Спартак" к переигровке был в тяжелом положении: Андрей Старостин сломал руку и играть не мог, еще два ведущих футболиста были дисквалифицированы. Но, несмотря на все это, команда выиграла и повторный матч. "Возможно, эта победа стала последней каплей в аресте братьев", – считает Михаил Ширинян.
"Наши победы задевали самолюбие Берии"
Четверо братьев Старостиных сами не помнили, когда в их жизнь впервые вошел футбол. Вероятнее всего, в 1913 году, когда старший, Николай, поступил в коммерческое училище, где футбол уже был популярен. Братья переходили из одной команды в другую, пока в 1935 году не обрели постоянную "прописку" – добровольное спортивное общество "Спартак". С инициативой его создания выступил первый секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев, а Старостины, уже удостоенные множества высоких спортивных титулов, стали организаторами "Спартака".
Николай возглавил всю футбольную структуру, названной Центральной футбольной школой "Спартак".
Из воспоминаний спортивного журналиста Льва Филатова:
"Если бы "Спартак" был частным предприятием, Старостины владели бы контрольным пакетом акций. Но четверым заправлять "Спартаком" несподручно. И, словно по старинному купеческому завещанию, "дело" получил старший, Николай. Остальные, нося спартаковскую фамилию, исповедуя одну веру, отступили в сторону, уважая права старшего брата, сохранив за собой совещательный голос".
Официально новая команда представляла промкооперацию, но очень быстро стала любимицей творческой интеллигенции. Недаром позже шутили, что во МХАТ принимают только болельщиков "Спартака".
В 1936 году футболистов "Спартака" ждал первый триумф – они сыграли на Красной площади перед самим Сталиным. Но еще более триумфальным для молодой команды стал 1937 год, когда в СССР приехала команда басков, одна из лучших в Европе.
Баски оказались на голову выше советских футболистов. Они с разгромным счетом обыграли и московский "Локомотив", и московское "Динамо", и киевское, и тбилисское, и белорусское… И даже сборная "Динамо" уступила им со счетом 7:4. Казалось, что равных соперников баскам уже не найти.
Из книги Александра Нилина "Век футбола":
"Спартак" не должен был участвовать в серии матчей с басками. И "Спартаку" бы судьбу благодарить, что спасла их от позора. А они, наоборот, нажали на комсомольского вождя Косарева, с которым Старостины, как сыновья царского егеря, нередко охотились, пустили в ход все прочие свои связи, давили на общественность (Старостины не только с начальниками дружили, но и с писателями, актерами, газетчиками) – вынь и положь им разрешение на незапланированный матч с басками".
Старостины добились своего: 8 июля 1937 года "Спартак" вышел на поле и одержал убедительную победу – 6:2. Престиж советского футбола был восстановлен. Заслуженная награда не заставила себя ждать: 27 июля "Спартак" был удостоен ордена Ленина, такой же орден получил как руководитель команды Николай Старостин. Орденами были награждены и двое других братьев: Александру достался орден Трудового Красного Знамени, Андрею – "Знак Почета".
Команду-победительницу отправили в зарубежное турне, где "Спартак" блестяще сыграл на Международной рабочей Олимпиаде в Антверпене и победил в турнире, посвященном Всемирной выставке в Париже. Братья ожидали, что дома их будут встречать как героев. Но вместо ликующих толп болельщиков родина приготовила другой сюрприз: в газетах начали появляться статьи, обвиняющие "Спартак" в "насаждении буржуазных нравов".
Больше всего досталось Николаю Старостину. Его публично обвинили в том, что он переманивает игроков из других команд, соблазняя "роскошной жизнью: стипендиями, квартирами, денежными премиями"; не ведет политико-воспитательной работы; тратит деньги не на развитие спортивного общества, а на личные нужды руководителей и т. д.
Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта при СНК СССР создал социальную комиссию для расследования опубликованных в газетах обвинений. Все это могло закончиться плохо, поэтому Старостины бросились за помощью к своему покровителю Косареву. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ вступился за подопечных, и в конце осени "Известия" сообщили: "Дело Старостиных прекращено".
Первую атаку удалось отбить, но за ней последовали аресты людей из ближайшего окружения Старостиных. Так, 27 октября 1937 года был арестован Виктор Прокофьев, муж их сестры Клавдии, руководивший футбольно-хоккейной секцией спортивного общества "Буревестник". Его обвинили в подготовке терактов против руководителей ВКП(б) и расстреляли на полигоне "Коммунарка".
Из воспоминаний Николая Старостина:
"Как сказал Андрей – бомба не взорвалась. Но она не была обезврежена. Обстановка говорила сама за себя. Оказались арестованными сотни спортсменов и десятки близких мне лиц. … Был арестован Володя Стрепихеев. Он возглавлял "Буревестник". Ему выпало несчастье судить тот самый матч с басками, в котором "Динамо" проиграло 4:7. Был арестован лучший в то время судья и первый руководитель "Локомотива" Владимир Рябоконь. Была арестована целая группа лыжников, среди них спартаковские – Николай Королев и трое его братьев. Самое главное, никто не понимал – за что? Я знал только одно: что все они безукоризненно честные и хорошие люди".
"В молодости Лаврентий Павлович сам играл в футбол и сохранил интерес к игре…"
Старостины даже не подозревали, в какой огромной опасности находятся они сами. В годы перестройки, когда ненадолго приоткрылись архивы КГБ, футбольный журналист Аксель Вартанян ознакомился с показаниями одного из арестованных из окружения Старостина. Имя этого человека Вартанян раскрывать не стал, полагая, что смертный приговор стал для него достаточным наказанием.
Из протокола допроса, опубликованного Вартаняном:
"Старостин в озлобленных тонах … отзывался о руководителях партии и советской власти, доказывал неправильность политики партии по ряду вопросов.
…В одной из откровенных бесед Старостин сообщил, что является руководителем фашистской шпионско-террористической организации, которая действует по заданиям германской разведки. Старостин предложил мне войти в эту организацию, на что я и дал свое согласие. …
– Какие цели и задачи ставила организация?..
– Со слов Старостина, организация ставила своей целью свержение советской власти и установление фашистской диктатуры.
Нашими задачами, как заявил Старостин, является проведение шпионской деятельности и подготовка к совершению террористических актов против руководителей партии и правительства. …
– Против кого персонально намечалось проведение террористических актов?
– В первую очередь против Сталина, Молотова и Кагановича".
– Почему делу Старостиных не был дан ход в 1937 году, так и остается загадкой. Следствие выбило достаточно показаний, чтобы приговорить к высшей мере всех четверых братьев, но почему-то их не тронули, – говорит историк футбола Игорь Гордеев (имя изменено из соображений безопасности). – Еще более шатким положение Старостиных стало после того, как в декабре 1938 года был арестован патронировавший "Спартак" Александр Косарев. Его расстреляли 23 февраля 1939 года, и с тех пор Николай Старостин, как он сам потом признавался, каждый день ждал ареста. А осенью 1939 года ситуация стала еще хуже: наркомом внутренних дел был назначен Берия. В молодости Лаврентий Павлович сам играл в футбол и сохранил интерес к игре. Он с огромным вниманием следил за успехами ведомственной команды "Динамо", а к тбилисскому "Динамо" у Берии было особенно ревностное отношение.
Из воспоминаний Николая Старостина:
"Берия же стал посещать практически каждый матч с участием динамовских команд. Сам по себе этот факт никого не удивлял. Мы знали, что в юности он играл за одну из грузинских команд и, естественно, сохранил интерес к футболу. Мало-помалу к его визитам привыкли. Более того, радовались, что в высшем руководстве страны есть полномочный представитель спортсменов, свой брат-футболист. Не могли же мы предположить, что бывший левый хавбек будет столь болезненно реагировать на наши успехи. … Может, прозвучит нескромно, но братья Старостины олицетворяли собой успехи и необычайную популярность "Спартака", которые столь болезненно воспринимались почетным председателем "Динамо". Берия не любил, когда ему кто-нибудь своим существованием на свободе напоминал о неудачах".
Надо же было так случиться, что именно в 1939 году грузинские динамовцы оказались главными конкурентами "Спартака". Красно-белые не только одержали победу над тбилисским "Динамо" в полуфинале кубка СССР, но и подтвердили свое превосходство еще раз, победив на повторном матче, организованном под вымышленным предлогом.
– После этого проигрыша Берия попробовал нанести ответный удар доступными ему средствами. Однако по какой-то неизвестной причине и на этот раз ничего не вышло: Вячеслав Молотов отказался подписать ордер на арест Старостиных, – продолжает рассказ Игорь Гордеев. – В своих мемуарах Николай Старостин объясняет это тем, что его дочка Женя училась в одной школе с дочкой Молотова и была с ней дружна. Не думаю, что причина была в этом. Сложно поверить, что нарком побоялся задеть чувства дочери. Дело было в чем-то другом, но в чем – остается только гадать.
"Незаконно бронирует лиц, подлежащих мобилизации"
Когда началась война, Петр хотел добровольцем пойти на фронт. Ему отказали: в 1939 году он получил травму ноги, после которой больше не мог играть. Из всей четверки в армию пошел только один брат – Александр. Остальные трудились в тылу и буквально жили на работе. Они никак не ожидали, что Берия не оставит желания поквитаться со "Спартаком" даже в военные годы. Но к концу зимы 1942 года Николая, Александра и Андрея неожиданно лишили званий заслуженных мастеров спорта. А Николай вскоре заметил, что за его служебной машиной ведется слежка.
Из воспоминаний Николая Старостина:
"В молодости я был горяч. Подобная назойливость показалась мне оскорбительной. Быстро подойдя к сопровождавшей нас машине, я рванул переднюю дверцу и почти прокричал на ухо тому, кто сидел за рулем:
– Скажите своему начальнику, что, если ему надо что-нибудь узнать, он может пригласить меня к себе, а не заставлять вас гоняться за мной по всему городу.
Они явно не ожидали такого, а поскольку, видимо, никаких инструкций на этот счет не имели, то растерялись и, не промолвив ни слова, укатили".
Слежку сняли, Старостины решили, что инцидент исчерпан. Они не знали, что Берия уже приготовил для них длинный список обвинений.
Из спецсообщения Берии Сталину о профашистских настроениях среди спортсменов от 19 марта 1942 года:
"НКВД СССР располагает материалами, свидетельствующими о профашистских настроениях и вражеской работе спортсменов: Старостина Николая Петровича, члена ВКП(б), председателя Московского городского общества "СПАРТАК"; Старостина Андрея Петровича, члена ВКП(б), директора фабрики "СПОРТ и ТУРИЗМ", и Старостина Петра Петровича, члена ВКП(б), директора Производственного комбината об-ва "СПАРТАК".
…В момент напряженного военного положения под Москвой Старостины Николай и Андрей, распространяя среди своего окружения пораженческие настроения, готовились остаться в Москве, рассчитывая в случае занятия города немцами занять руководящее положение в "русском спорте".
Политические настроения Старостиных в этот период времени характеризуются следующими высказываниями.
Старостин Андрей среди близких ему лиц заявил:
"Немцы займут Москву, Ленинград. Занятие этих центров – это конец большевизму, ликвидация советской власти и создание нового порядка. … Большевистская идея, которая вовлекла меня в партию в 1929 году, к настоящему времени полностью выветрилась, от нее не осталось и следа".
…Используя свои связи среди отдельных руководящих работников советских и хозяйственных органов, Старостин Николай, получая крупные взятки, незаконно бронирует лиц, подлежащих мобилизации в Красную Армию, и организует прописку в Москве классово-чуждого и уголовного элемента".
– Что касается обвинений в незаконной брони подлежащих мобилизации, то да, действительно, Николай Старостин задействовал все свои связи, чтобы многие талантливые футболисты не отправились на фронт и не погибли. Спартаковец Анатолий Седлин позднее подтверждал: "Старостин из спортсменов кого мог, того освободил через райком. И всех в те же дни членами партии сделал, меня в том числе". Но, к чести Старостина, следует отметить: многие из тех, для кого он выбил бронь, не играли за "Спартак". То есть никакой личной выгоды у него не было, – отмечает Игорь Гордеев.
"Удалось рассмотреть одно слово: "дистрофия"
21 марта 1942 года Николая Старостина арестовали.
Из воспоминаний Елены, дочери Николая Старостина:
"Все было, как в фильмах о тех временах. В памяти, например, запечатлелось, как ночью к нам в трехкомнатную квартиру на Спиридоньевке со стуком ворвались незнакомые дяди, в темноте фонариком осветили все уголки, затем увели папу, опечатали две комнаты, а нам с мамой и старшей сестрой Евгенией разрешили жить в девятиметровой комнате. Обыск, кстати, продолжался еще двое суток. Из квартиры были вывезены мебель, картины, другие ценные вещи".
В тот же день пришли за Андреем и Петром Старостиными. На свободе остался только Александр, который обучался на курсах командиров пехотных рот. Его арестуют 29 октября.
Из воспоминаний поэта Константина Ваншенкина:
"У Андрея на стуле висел пиджак с орденом "Знак Почета". Тогда эти ордена еще крепились не на колодке с булавкой, а на винте. Один из пришедших вырвал его, не развинчивая, с мясом. Грудная Наташа спала в соседней комнате. Андрей сказал, что должен попрощаться с ней. Они не разрешили. Но он отмахнулся и шагнул в дверь. Они вдвоем завели ему за спину руки и держали так, пока он, нагнувшись, целовал ребенка".
В тюрьме тяжелее всех пришлось младшему брату Петру. Следователи по какой-то причине решили, что он "слабое звено" и первым даст нужные показания.
Из воспоминаний Петра Старостина:
"Как-то Еломанов показал мне из кучи отобранных у меня при обыске газетных вырезок и фотографий карточку жены с сыном и сказал:
– Если ты будешь продолжать молчать, они тоже окажутся здесь.
…И обработка началась. В тюрьме был установлен порядок – в шесть часов утра подъем и заправка коек, а в десять вечера отбой и сон. Я от отбоя до подъема находился на допросе. А утром, когда приводили в камеру, разрешалось только сидеть лицом к входной двери с открытыми глазами. Если веки глаз начинали смыкаться, в камеру врывался непрерывно наблюдающий надзиратель и приказывал встать к стене. Наблюдатели сменялись примерно каждый час.
Допрос стал сопровождаться периодическим избиением при помощи появляющихся для этой цели двух здоровых парней. … Первый раз я пытался оказать сопротивление, но это только ухудшило мое положение. Слишком неравные были силы.
…Принятый режим "обработки" стал быстро давать свой результат. Через несколько дней я с трудом передвигался, стремительно худел и слабел. ... На допрос конвой водил под руки.
…Протест голодом потерпел фиаско. … "Обработка" прервалась, правда, к этому времени я был полностью истощен. Кожа да кости. Когда садился на табуретку, то раздавался звук, похожий на стук твердого предмета о дерево. Запомнились ногти на руках, они очень отросли, потрескались и загнулись книзу, стали как когти у курицы, мешали брать в руки мелкие предметы и цеплялись за одежду.
Внезапно я оглох с полной потерей слуха. Меня отвели к врачу. Отвечая на письменные вопросы, пытался прочитать, что он пишет. Мне удалось рассмотреть одно слово: "дистрофия".
Пытку бессонницей применяли ко всем братьям. Николая довели до того, что ему начал отказывать вестибулярный аппарат.
Из воспоминаний Николая Старостина:
"Через пять-шесть суток полностью теряешь ощущение действительности. Плохо соображая, что происходит вокруг, в горячечном, полубредовом состоянии многие стойкие, мужественные люди за обещанную возможность выспаться наговаривали на себя чудовищные вещи, подписывали самые невероятные показания. … Бежали недели. Сеансы бессонницы длительностью до 10 суток, полуголодное существование и развившийся от полного истощения фурункулез стали подрывать мое, как мне казалось, железное здоровье. Что-то сделалось с вестибулярным аппаратом: походка перестала быть твердой, кружилась голова".
Андрей потерял способность передвигаться самостоятельно, полтора месяца провел в больнице Бутырской тюрьмы и был вынужден заново учиться ходить. К счастью, он ничего не знал об аресте жены – Ольги Кононовой, артистки театра "Ромэн". Она попыталась дать охраннику взятку – именные часы, чтобы тот устроил свидание с мужем. Но договориться не получилось, и по обвинению в подкупе Ольгу приговорили к 8 годам лагерей.
Маленькую Наташу, родившуюся всего за месяц до ареста отца, взяли к себе тетушки. Ольга выйдет по амнистии и увидит дочь, только когда Наташе исполнится 5 лет.
"Свои ошибки будем исправлять на фронте"
– Не подписав никаких признаний, Старостины продержались год – гигантский по тем временам срок. Петр к тому времени был в критическом состоянии. Убедившись в этом во время очной ставки, Николай понял: нужно срочно что-то предпринять. Ему намекали, что способ есть только один – признать вину хотя бы по нескольким пунктам обвинения. И тогда Николай не только сам признался в антисоветских высказываниях, но и убедил младших братьев последовать его примеру, – рассказывает Игорь Гордеев.
Из воспоминаний Николая Старостина:
"… я "сознался" в нескольких критических фразах, произнесенных в адрес советского спорта. Ягодкин помог мне выдумать и те антисоветские высказывания, которые я якобы слышал от своих братьев. Они знали мой почерк и, когда следователь показал им "признания", поняли, что, значит, так нужно, и подтвердили их. На этом следствие "благополучно" закончилось.
Кстати, если Александр и Андрей поверили моему почерку сразу, то Петр – нет… Следствию пришлось устраивать нам очную ставку. На этой встрече Петр предстал настолько исхудавшим и болезненным, что я особенно остро понял: дальше тянуть дело нельзя. Допускаю, что и мой вид вызвал у него тревогу.
– Петя, – сказал я, – признавай свои высказывания… Свои ошибки будем исправлять на фронте… С "пятьдесят восьмой" суд может удовлетворять просьбы об отправке на фронт, а то идет война, а мы торчим в тюрьме…
Он согласно кивнул:
– Хорошо… Я подпишу…"
20 октября 1943 года Военная Коллегия Верховного суда приговорила Старостиных к 10 годам исправительно-трудовых лагерей по ст. 58, пп. 10, 11 УК РСФСР – "групповая антисоветская агитация". Все четверо признали свою вину.
Из воспоминаний Николая Старостина:
"После суда нас в одной тюремной карете отвезли в Бутырскую тюрьму, и до следующего утра мы, не видевшись около двух лет, наговорились вдосталь…
Тон настроению в тот вечер задал Андрей, который на вопрос тюремного врача "Есть ли жалобы?" ответил: "У меня есть…"
Тот, скрывая под маской служебной суровости закономерное любопытство к известным спортсменам, переспросил:
– На что же вы жалуетесь?
– На приговор… Много дали!
Едва за ним дверь камеры захлопнулась, мы дружно рассмеялись. Десять лет лагерей по тем временам – это был почти оправдательный приговор. Будущее казалось не таким уж мрачным.
Наутро нас рассадили по разным камерам, и только через долгих двенадцать лет я снова увидел Андрея и Петра. Да и с Александром лишь случайность однажды свела меня ненадолго в пересыльном пункте".
"Сомнительно с моральной точки зрения"
Александру Старостину назначили отбывать срок в Усольлаге в Пермской области, потом несколько раз переводили – в Печорлаг, Ивдельлаг и т. д. Он единственных из братьев попытался добиться смягчения приговора.
Из ходатайства о помиловании на имя Сталина от 24 января 1944 года:
"Военной Коллегией я признан виновным в том, что в октябре 1941 года в г. Москве на квартире у своего брата Николая Петровича присутствовал при разговоре брата с товарищами, который носил пораженческий характер.
Ввиду угрозы занятия г. Москвы немецко-фашистскими войсками, разговор шел об эвакуации. Были предложения не эвакуироваться. Я категорически против этого возражал и, не согласившись с этим, ушел от брата. Однако со своей стороны не сделал достаточных попыток разубедить брата и товарищей и убедить их в необходимости немедленной эвакуации. … Я виноват в том, что, будучи партийцем и честным советским патриотом, умолчал об этом разговоре и не довел его до сведения соответствующих организаций.
…Сегодня, когда моя родина ведет ожесточенные бои против немецко-фашистских захватчиков, я, как командир Красной Армии, прошу Вас, Иосиф Виссарионович, предоставить мне величайшее счастье и честь искупить вину кровью, с оружием в руках на поле брани.
Прошу пересмотреть мое дело и направить меня в ряды Красной Армии".
– Конечно, попытка Александра Старостина выйти на свободу за счет братьев выглядит сомнительно с моральной точки зрения. Но, с другой стороны, разве это письмо Сталину могло добавить им срок? Нет. Нельзя исключить и такой вариант – что написать ходатайство о помиловании и свалить всю вину на него предложил сам Николай. После вынесения приговора братья провели целую ночь в тюрьме, и никто не знает, что они обсуждали, – говорит Игорь Гордеев. – Как бы то ни было, никаких последствий это ходатайство не имело.
Александр отбыл срок полностью и 4 сентября 1952 года был отправлен на поселение в Кожвинский район Коми АССР.
"Заключенный Старостин, кто вам разрешил опьяниться?"
Андрея Старостина отправили по этапу в Норильлаг.
Из книги Бориса Духона и Георгия Морозова "Братья Старостины":
"До Заполярья Андрей добирался по этапу долго. В одном из пересыльных лагерей произошла забавная история. Хотя сбежать отсюда, казалось бы, невозможно, к нему был приставлен отдельный конвоир. ... И стоило охраннику ненадолго отвлечься, как знаменитого спортсмена зазвали в складскую землянку, где неизвестный ему старшина быстро приготовил закуску из хлеба и мясных консервов и разлил по кружкам водку. Только успели выпить, как в дверь забарабанили. Разумеется, улики убрать успели, но встревоженный охранник потянул носом воздух и произнес фразу, которую Андрей Петрович не раз вспоминал потом: "Заключенный Старостин, кто вам разрешил опьяниться?"
– О том, что у них будет отбывать срок один из знаменитых братьев Старостиных, лагерное начальство узнало еще до приезда Андрея. По приезду его сразу же назначили старшим тренером местного "Динамо". Можно представить, какие чувства испытывал Старостин, тренируя команду НКВД, – говорит историк репрессий Татьяна Леонова (имя изменено из соображений безопасности). – Забыть о том, что он заключенный, ему не давали ни на минуту – например, отправляя трое суток вручную заливать каток в жгучие морозы.
Из воспоминаний футболиста Василия Деревцова:
"…насколько двусмысленным и зыбким было положение тренеров сборной команды на выезде, видно из случая, происшедшего на красноярском стадионе "Динамо". Когда в финальном матче начальник краевого УВД, крайне раздосадованный проигрышем своей команды, ткнул пальцем в Старостина и спросил у присутствующих:
– А не тот ли это Старостин, которому положено срок отбывать, а не в футбол играть?
И тут же Андрея Петровича под конвоем препроводили на теплоход".
Товарищам по Норильлагу Андрей Старостин запомнился не только своими спортивными достижениями.
Из воспоминаний политзаключенного Льва Нетто:
"Но первыми, кто заставил меня задуматься над переустройством нашего общественного строя, были Алексей Алексеевич Мелентьев и Андрей Петрович Старостин. Самыми памятными остались для меня их споры-разговоры о политической реальности послевоенных лет. При этом они вообще-то не спорили, а находили дополнительные аргументы к своим утверждениям, что СССР – детище большевизма – страна рабов. Диктатура и демократия – два противоположных полюса, две диаметрально противоположные формы жизни.
…Андрея Петровича Старостина знали и уважали все. Он ежедневно делал зарядку и всегда подчеркивал, что и в лагере не должно быть места унынию. Своим примером он и нам внушал оптимизм.
…Встречаясь с Андреем, я впервые столкнулся с таким глубинным лично человеческим переживанием о судьбе России, о том авантюризме, который поверг страну в хаос, привел к духовному падению! Побывав еще до войны в Западной Европе, Андрей Петрович составил себе представление – что же должно перенести на родную землю. А Отечеством для него всегда была только Россия. Даже слово "Россия" он произносил с особой интонацией".
"Трое доходяг вырезали мягкие места у трупов"
Младший из братьев, Петр, вышел их тюрьмы с двумя туберкулезными кавернами в легких – результатом побоев на допросах. Его отправили отбывать срок в Тагиллаг в Нижнем Тагиле, где его назначили на общие работы. Вряд ли бы Петр продержался долго, если бы не футбол.
Из воспоминаний Петра Старостина:
"Работаем на открытом воздухе. Разгар зимы, 1944 год. Холодно и голодно. Копаем землю, подносим бетон, кирпич, пилим бревна. … Очень устаю. Это самая тяжелая зима из всех, которые я пережил в лагерях. Вовсю действует приказ Сталина – за отказ от работы применять жесткие меры вплоть до расстрела. Поэтому на развод выходили через "не могу". По дороге многие падали. Смертность доходила до 40 человек в день. По лагерю прошел слух – прошлой ночью трое доходяг проникли в морги вырезали мягкие места у трупов. Их срочно этапировали.
Весной заболел и попал в лазарет. Во время врачебного обхода больных начальник лазарета Дмитраев остановился рядом и, узнав мою фамилию, спросил, не один ли я из четырех братьев? Я ответил: "Да, младший". Далее, выяснив, что я работаю на общих работах и имею навыки по массажу, он сказал: "Поправляйтесь, вы нам понадобитесь".
Должность массажиста буквально спасла Петру жизнь. Окрепнув за время работы в больнице, он попал на инженерные работы.
Из воспоминаний Петра Старостина:
"Пришел долгожданный День Победы. Всеобщая радость, радовались, конечно, и мы, но все же она прошла мимо нас. Амнистия 58-й статьи не коснулась, за исключением тех, кто получил по ней срок до трех лет, но таких людей было ничтожно мало. В нашем лагере – всего один человек.
Через некоторое время начали прибывать к нам первые партии сражавшихся на фронте. Большинство из них – бывшие в плену. Из рассказов, за что осуждены, подтверждалось, что окончание войны и победа над врагом нисколько не смягчили политики подозрительности, репрессий и беззакония, проводившейся нашим "мудрым и любимым отцом".
В 1947 году из Тагиллага Петра этапировали в лагерь в окрестностях Тулы, у поселка Криволучье. Там его назначили старшим прорабом строительных работ. За ударный труд Петр был премирован свиданием с женой Зоей и сыном Андреем, которого последний раз видел еще совсем маленьким.
Из воспоминаний Андрея, сына Петра Старостина:
"За заслуги отца в работе комбината нам на две недели разрешили разбить палатку на территории лагеря. … Однажды полуторка грузовая пробовала прорваться через ворота, застряла бортами, и охрана ее расстреляла. Трупы несли, кого-то раненого… Рассказывали про другой случай – заключенный пытался спрятаться в отвалах шлака на узкоколейке между двумя чашками, которые заливали горячим – и сварился. Еще один на третий день освобождения находился в проходной, навстречу жена шла через поле. Он начал бежать к ней, охранник не разобрался и дал по ногам очередь..."
Петр вышел из лагеря 21 марта 1952 года, отсидев весь срок, ровно 10 лет. Вернувшись в Москву, рассказывал родным: "Я никогда не позволял уголовникам грабить в моем присутствии или издеваться над другими. Самое главное было – сохранить человеческое достоинство. Самое трудное, самое невозможное".
"Самый счастливый день для генерала Бурдакова"
Николая Старостина, самого знаменитого из всей четверки, этапировали в Ухту, в Коми АССР. Начальник Ухтлага генерал Семен Бурдаков оказался страстным любителем футбола и не упустил возможность заполучить знаменитость всесоюзного масштаба в тренеры местного "Динамо".
Из воспоминаний Николая Старостина:
"Я еще маялся в Котласе, а в Ухте генерал-лейтенант Бурдаков, начальник Ухтлага, уже определил мою участь.
С годами я перестал удивляться тому, что начальники, бывшие вершителями судеб тысяч и тысяч людей, олицетворением бесчеловечности и ужасов ГУЛАГа, столь благожелательно относились ко всему, что касалось футбола. Их необъятная власть над людьми была ничто по сравнению с властью футбола над ними.
…"Сам" любил футбол беззаветно и наивно, почти по-детски. В тонкостях не разбирался, но гол приводил его в восторг, который он не скрывал.
…Когда в Ухту приехала на календарную игру команда "Динамо" из Сыктывкара, мы разгромили ее со счетом 16:0. Это был, по-моему, самый счастливый день для генерала Бурдакова. После каждого гола он поворачивался к сидевшему за ним на трибуне министру МВД республики и, широко разводя руки в стороны, хлопал в ладоши прямо перед его носом. Если бы это было во власти Бурдакова, я думаю, он меня в тот же день освободил бы…"
К немалому огорчению Бурдакова, в конце 1944 года пришло предписание – отправить футболиста на Дальний Восток. Генерал категорически не хотел расставаться со звездным тренером: отрапортовал, что тот болен, а сам "спрятал" Николая на лагпункте в глухой тайге, в 300 км от Ухты.
Из воспоминаний Николая Старостина:
"Зимой 1945 года я узнал, что такое лесоповал.
Подъем в шесть утра. … Ругань конвоя, пинки, удары прикладами – и построенная колонна исчезает в кромешной темноте. Дорога до повала – 5–6 километров, и каждый день она уходит дальше и дальше.
…Как только колонна выходила за ворота лагеря, власть конвоя над людьми становилась абсолютной. Злой конвой – страшнее этого мне не доводилось встречать в жизни. Нарушение любого из правил следования типа "шаг вправо, шаг влево – считается побегом, огонь без предупреждения", "не разговаривать" при злом конвое могло иметь, как говорил мой сосед по нарам – филолог, мастак придумывать новые слова, – полулетальный исход. Он смотрел в корень. Конвоиры менялись, но их всех уравнивало одно постоянное право: право убивать. И все-таки, несмотря на обжигающий холод и жестокий конвой, хотелось, чтобы дорога к повалу была бесконечной. Увы, она всегда кончалась… И начиналась работа. Причем у каждого своя – 58-я валила лес, уголовники играли в карты. "Шестерки" быстро разводили костер, стелили вокруг него еловые ветки, на которые усаживались "паханы", доставалась колода…
Когда я впервые узнал, что на языке гулаговских документов уголовники именовались загадочным словосочетанием "общественно близкие элементы", то посчитал это каким-то чиновничьим бредом. Но потом понял: все дело в том, о каком обществе вести речь. Если об обществе надзирателей и конвоя, то для них, безусловно, уголовники являлись не то, что близкими, а просто родными элементами. Начальники лагпунктов относились к уголовникам благосклонно".
Николая спас главврач Ухтлага Соколов, тоже футбольный болельщик. Он пристроил Старостина массажистом в санчасть.
Из воспоминаний Николая Старостина:
"Когда я вошел в барак, забитый полуживыми существами, они все кашляли. Но это был не кашель – это был булькающий свист, который вырывался из легких. А как забыть их лихорадочные глаза, обреченные на смерть лица…
И вот что еще снится мне иногда по ночам. Я знал секретные сводки, где указывалось, сколько работоспособных, сколько больных, сколько "черных" – так обозначались умершие – находится в лагере. Каждый день в Ухте умирало не меньше 40 человек. Тела свозились в морг. Черт меня дернул туда пойти. Я увидел горы голых трупов, которые пожирали сидевшие на них сотни крыс…"
"В самом центре конфликта между сыном вождя и МГБ"
Москва продолжала настаивать, и генералу Бурдакову все же пришлось отправить Николая Старостина по этапу в Хабаровск. Там выяснилось, что инициатором перевода стал еще один страстный футбольный болельщик – уполномоченный МГБ СССР по Дальнему Востоку генерал-полковник Серго Гоглидзе, давний друг Берии. Он понимал, что не может оставить у себя заключенного, который столь явно не нравился шефу, поэтому передал Николая в Амурлаг, в Комсомольск-на-Амуре. Там ему снова пришлось тренировать местную команду "Динамо", а параллельно – консультировать тренера хабаровской команды НКВД.
– Когда Николай Старостин был в Амурлаге, с ним произошла история, ставшая легендарной, – рассказывает Игорь Гордеев. – Младший сын Сталина Василий как командующий ВВС Московского военного округа покровительствовал футбольной команде ВВС, но увы, она безнадежно проигрывала "Динамо". И тогда кто-то из окружения Василия вспомнил о Николае Старостине и предложил сделать старшим тренером именно его. Заполучить в свое распоряжение из ГУЛАГа врага Берии… Это было невозможно для любого другого, но не для сына Сталина. Он отправил за Старостиным в Комсомольск-на-Амуре личный самолет, который доставил футболиста прямиком в особняк Василия в центре Москвы. Естественно, Берия не мог стерпеть подобной пощечины, и Старостин оказался в самом центре конфликта между сыном вождя и МГБ.
Из воспоминаний Николая Старостина:
"Не знаю, насколько велико было истинное влияние Берии на Сталина, но думаю, что неприкасаемость "высочайшей" фамилии служила надежной охранной грамотой. Понимал я и другое: Василий Сталин решил бороться за меня не потому, что считал, будто невинно отсидевший действительно имеет право вернуться домой. Я был ему нужен как тренер. Но сейчас и это отошло для него на задний план. Суть заключалась в том, что он ни в чем не хотел уступать своему заклятому врагу – Берии, которого люто ненавидел, постоянно ругал его последними словами, совершенно не заботясь о том, кто был в тот момент рядом. Я несколько раз пытался остеречь его, говоря: "Василий Иосифович, ведь все, что вы произносите, докладывают немедленно Берии". – "Вот и хорошо, пусть послушает о себе правду и знает, что я о нем думаю", – отвечал он.
Так я оказался между молотом и наковальней, в центре схватки между сыном вождя и его первым подручным. Добром это кончиться не могло.
Переехав в правительственный особняк на Гоголевском бульваре, я не сразу осознал свое трагикомическое положение – персоны, приближенной к отпрыску тирана. Оно заключалось в том, что мы были обречены на "неразлучность". Вместе ездили в штаб, на тренировки, на дачу. Даже спали на одной широченной кровати. Причем засыпал Василий Иосифович, непременно положив под подушку пистолет".
– Офицеры МГБ смогли подкараулить Старостина, когда он покинул особняк покровителя, чтобы навестить родных, и выслали его из столицы в Майкоп. Василий тут же вернул футболиста обратно и даже публично продемонстрировал свой "трофей", пригласив Старостина в правительственную ложу на игре "Динамо". В общем, вся эта история вполне потянула бы на приключенческий фильм. А закончилось все тем, что Старостин, понимавший опасность своего положения, упросил Василия разрешить ему уехать в Майкоп, – говорит Игорь Гордеев.
Спрятаться в провинции не получилось. Через год Берия напомнил о себе: 12 мая 1951 года решением Особого Совещания Николая приговорили к вечному поселению в Казахстане и отправили в Акмолинск. Местных чекистов заранее предупредили, что ни в коем случае нельзя задействовать ссыльных для тренировки команды "Динамо". Но они нашли формальный способ обойти запрет, и Старостин снова стал тренером, на этот раз – акмолинских динамовцев. А вскоре генерал-лейтенант Павел Фитин, начальник МГБ Казахстана, добился его перевода в Алма-Ату, чтобы назначить тренером алматинского "Динамо".
После смерти Сталина и ареста Берии помощник первого секретаря ЦК КПСС Владимир Лебедев, еще один преданный болельщик "Спартака", передал Старостину через жену, что нужно немедленно подать на имя Хрущева просьбу о пересмотре дела. Николай в тот же день написал, что оговорил и себя, и братьев "под недопустимым давлением на свидетелей и преступным физическим воздействием на обвиняемых".
9 марта 1955 года Военная коллегия Верховного суда СССР прекратила "дело Старостиных", братья были реабилитированы и даже восстановлены в партии.
Из воспоминаний Николая Старостина:
"И вот наконец мы все вновь вместе. Я хорошо помню тот первый семейный вечер. Все уже собрались, ждали только Андрея. Он появился неожиданно и прямо с порога произнес свою знаменитую фразу:
– Все проиграно, кроме чести. Я понял: Старостины выстояли.
Тогда многие семьи распадались: ждать друг друга годами хватало сил не у всех жен и мужей. Наши, к счастью, уцелели. Думаю, благодаря тому, что очень высоко ставили у нас отношение к женщине. Шло это от бесконечного уважения к матери, простой крестьянке из семьи Сахаровых. Она пережила арест четырех сыновей и двух зятьев и дождалась нашего возвращения. Похоронили мы ее осенью 1956 года".
Петр вернулся из лагеря с сильнейшим туберкулезом в открытой форме, пришлось ампутировать ногу. Андрей стал начальником сборной СССР, Александр – председателем федерации футбола РСФСР, а Николай возглавил "Спартак" и руководил любимой командой до 1992 года.
