syphilis

В Москве – самая высокая заболеваемость сифилисом с начала 2000-х. За последний год количество новых случаев удвоилось. Мы узнали, с чем это связано

В последние два года в России резко растет заболеваемость сифилисом. И если в 2021 году рост скорее компенсировал падение во время пандемии, то в 2022 году число новых случаев превысило доковидные значения. При этом прирост в основном пришелся на Москву – заболеваемость на душу населения в столице превышает среднероссийскую в пять раз. «Если быть точным» разбирался, правда ли в столице началась вспышка сифилиса.

В 2022 году в России резко выросла заболеваемость сифилисом: по сравнению с предыдущим годом число новых случаев, по данным Роспотребнадзора, увеличилось на 33% (всего заболело 25,7 тысяч человек). Заболеваемость начала расти в 2021 году, хотя до этого падала каждый год как минимум с 2005.

Особенно значительный рост наблюдается в Москве: в 2022 году там выявили в два раза больше случаев, чем годом ранее. На Москву пришлось 40% всех новых случаев. Всего с 2019 года число новых случаев в столице выросло почти в 4 раза, а заболеваемость на душу населения превышает среднероссийскую в 5 раз.

Значительный рост также в Костромской области (+230% в 2022 году по сравнению с 2019), Карелии (+188%), Тыве (+154%). Однако в пересчете на душу населения заболеваемость в регионах ниже, чем в Москве: 5,2 человека на 100 тысяч в Костромской области, 3,8 в Карелии, 63,3 в Тыве и 80,6 в Москве. Всего рост заболеваемости в 2022 по сравнению с 2019 есть в 33 регионах.

Главные факты про сифилис

Такие скачки заболеваемости частично связаны с эффектом пандемии. Хотя тренд на снижение наблюдается еще с 1998 года, во время локдауна число новых случаев сифилиса снизилось сильнее, чем в предыдущие годы: на 32% (в 2019 — на 11%, в 2018 — на 15%).

Похожая картина наблюдалась и в других странах: заболеваемость сифилисом в 2020 году резко снизилась в странах Евросоюза. В США она упала в начале 2020 года, но значительно выросла в 2021. Эксперты Центра по контролю и профилактике заболеваний США объясняют такую динамику тем, что из-за возросшей нагрузки на систему здравоохранения и локдауна снизилась выявляемость, поэтому число случаев сначала упало, затем не диагностированные в этот период инфекции начали распространяться активнее.

В России в 2020 году резко упала заболеваемость почти всеми инфекциями. Так, в 2020 году по сравнению с 2019 было на 46% меньше заболевших острыми кишечными инфекциями, на 36% — гепатитами, на 23% — туберкулезом, следует из данных Росстата. Это может быть связано как со снижением выявляемости (все медицинские учреждения переориентировались на диагностирование и лечение ковида, другие заболевания стали выявлять хуже), так и с тем, что из-за локдауна люди стали значительно меньше контактировать друг с другом и действительно меньше болеть инфекционными заболеваниями.

«Во время пандемии, когда мы все находились в своих квартирах, на закрытых территориях, число новых случаев упало. В 2021-22 году были закрыты места массовых мероприятий, люди искали альтернативу, чтобы как-то защитить себя от стресса и расслабиться. Стала популярнее культура групповых вечеринок — и в том числе это привело к росту заболеваемости», — говорит Анна Шаропина, врач-дерматовенеролог в Университетской клинике H-Clinic.

В России в 2020 году снизилось число проведенных обследований на сифилис — как специфических (на 16%), так и неспецифических (на 22%). В 2021 число обследований выросло по сравнению с предыдущим годом, но пока не вернулось на допандемийный уровень.

При этом в 2022 году заболеваемость большинством инфекций оставалась ниже или вблизи допандемийного уровня. Сифилис — исключение. Число новых случаев в 2022 году выросло на 23% по сравнению с 2019 (без учета Москвы – сократилось на 18%).

Всплеск заболеваемости в Москве может объясняться введением обязательного тестирования для иностранных граждан, рассказали «Если быть точным» эксперты. С 29 декабря 2021 года граждане стран ЕАЭС (за исключением граждан Беларуси) обязаны предоставлять МВД результаты тестирования на опасные инфекции, в том числе сифилис.

В 2022 году в Москве выявили на 5% больше новых случаев среди россиян, чем годом ранее, а среди мигрантов — на 143%. В 2021 году прирост по отношению к 2018 (другие данные недоступны) составил 30% среди граждан РФ, среди мигрантов — 104%. Из всех выявленных случаев доля мигрантов составила 62,4% в 2021 году и 79,4% в 2022 году, сообщили «Если быть точным» в Московском научно-практическом Центре дерматовенерологии и косметологии Департамента здравоохранения города Москвы.

Как мы считали

Резкий рост заболеваемости среди мигрантов связан не с тем, что среди них началась эпидемия сифилиса, а с тем, что с 2021 года 100% представителей этой группы должны проходить тестирование на инфекции, передающиеся половым путем.

«Реальная причина кроется не в пораженности группы, а в том, что мигранты обязаны проходить тестирование, а россияне обращаются в коммерческие клиники или вообще лечатся самостоятельно и не попадают в статистику», — объясняет Кирилл Барский, директор фонда борьбы со СПИДом «Шаги». Несмотря на то, что частные медицинские учреждения тоже должны передавать статистику Минздраву, на практике они часто этого не делают, считают эксперты. [советские эксперты, на самом деле частные отчитываются не МЗ (с акой стати), а Росстату]

При этом, по словам Барского, мигранты являются уязвимой группой с точки зрения распространения инфекций. «У мигрантов нет доступа ни к профилактике, ни к медицине в целом. Даже чтобы получить консультацию терапевта в поликлинике, им нужно, как правило, выложить немаленькую сумму денег. Пролечиваться от выявленных при обязательном тестировании инфекций мигранты должны за свой счет. А если человек этого не сделает, он должен покинуть Россию. Иногда это приводит к тому, что люди просто вынуждены оставаться в не совсем легальном положении», — объясняет эксперт.

ВОЗ оценивает риск передачи инфекционных заболеваний от беженцев и мигрантов местным жителям в Европе как невысокий — и связан он прежде всего с «неудовлетворительными условиями жизни и недостаточным охватом вакцинацией населения принимающих стран». Российские исследования это подтверждают: трудовая миграция не оказывает статистически значимого влияния на распространение инфекций, передающихся половым путем.

Число новых случаев сифилиса в России неуклонно снижалось после вспышки в 1990-е. В конце 1990-х – начале 2000-х заболеваемость сифилисом составляла 278 случаев на 100 тысяч насе­ления, а в 2019 — 15 случаев. Москва снова выбивается: из-за резкого роста в последние годы заболеваемость превышает значения 2005 года (более ранние данные по регионам недоступны) в 1,6 раза.

Однако среди всех новых случаев сифилиса стала расти доля поздних форм: в 2017 году она составляла 24% от всех заболевших сифилисом в России, в 2019 — 31%, в 2021 — 37% (по данным Минздрава). Пациенты на поздних формах уже не заразны, но болезнь поражает сердце, сосуды, нервную систему.

Значительная доля пациентов с поздними формами — результат неполноценного лечения в 1990-е. Тогда борьба с эпидемией напоминала «тушение пожара», объясняют эксперты: больным делали несколько уколов пенициллина, чтобы они перестали быть заразными, а дальнейшее течение болезни не контролировали.

«В 1990-е в России была эпидемия сифилиса. Причин несколько: сексуальная революция, открылись границы, усилилась миграция. Изменилось законодательство: выявлять половых партнеров больных сифилисом и принудительно их лечить стало невозможно. Появилось много частных клиник и процесс лечения сифилиса стал бесконтрольным. Если в советские времена это обязательно был стационар и лечение препаратами пенициллинового ряда, то позднее большую популярность приобрели дюрантные пенициллины, которые не проникают через гематоэнцефалический барьер , что может приводить к нейросифилису и другим тяжелым формам сифилиса. В результате заболеваемость поздними формами действительно увеличилась. Сейчас все зависит от уровня учреждения, конечно, беспредела в частных клиниках намного меньше [раньше не было, а потом уменьшили]. Но я все еще очень часто встречаю пациентов, которым назначили лечение, которое никто не контролировал», — рассказывает Анна Шаропина.

В США и Европе заболеваемость сифилисом постепенно растет уже несколько лет. Большинство случаев приходится на мужчин, имеющих секс с мужчинами (74% в ЕС в 2019 году).

Исследователи отмечают, что это, по всей вероятности, связано с тем, что чем эффективнее лечится ВИЧ, тем чаще люди практикуют небезопасный секс. Так, процент ВИЧ-отрицательных мужчин, практикующих секс с мужчинами, не использующих презерватив, вырос в США с 46% в 2012 до 70,5% в 2017. Среди ВИЧ-положительных мужчин этот показатель вырос с 56% до 72%.

«Мы, как и американские исследователи, сейчас отмечаем, что чем лучше лечится ВИЧ, тем чаще ВИЧ-положительные пациенты с нулевой вирусной нагрузкой практикуют незащищенный секс, и при этом забывают про другие инфекции, передаваемые половым путем», — говорит Анна Шаропина.

Авторы: Анастасия Кокоурова, Ксения Бабихина, Екатерина Денисенкова

its a sin

Александр Кудрявцев выступил с докладом на пленарном заседании III международной научно-богословской конференции «БОГ—ЧЕЛОВЕК—МИР». В выступлении он использовал "график, который можно найти в интернете" и сообщил, что "раньше люди жили по 900 лет".

По его словам, после Великого Потопа продолжительность жизни человека стала падать. Причина - первородный грех. Ученый сообщил, что этот же грех - причина генетических мутаций, вызывающих болезни человека. Работает грех родовой, первородный и личный, а дети болезнями отвечают за грех отца до 7 колена.

long hoped-for

Income and fertility – a positive relationship?

March 27, 2023 Martin Kolk

In Sweden, a positive association is emerging between income and fertility, Martin Kolk observes. Men and women with higher incomes have more children than their less wealthy peers, and the poorest are the least likely to have children. If the trend continues, the income-fertility relationship of the 20th century, to which we are accustomed, may be reversed in the 21st century.

Is it poorer or richer people who have more children? This question, central to many of the founders of social science and statistics in the 19th and 20th centuries, remains an important topic in demography. It is common wisdom among both the public and many researchers that poorer individuals have more children, but in a new study, I provide evidence that this idea may be incorrect, at least in Sweden (Kolk, 2022).

 

Lifetime earnings and fertility

To evaluate life course income, and assess its association with childbearing, I used yearly Swedish taxation registers, restricting the analysis to national data on Swedish-born men and women, who were studied separately. Analyzing my data by birth cohorts, I summed all re-evaluated incomes over working ages. This allowed me to circumvent many of the issues related to short-term interrelations between income and childbearing, such as women leaving the labor market to take care of young children.

For men, a consistently positive gradient emerged for all cohorts: the number of children increases monotonically across income (Figure 1, panel 1a). For women, the relationship is more complicated and changes over time (Figure 1, panel 1b). Among those born in the 1940s, no or very low income (i.e., being or becoming a homemaker) is associated with the highest number of children. In later cohorts, however, the reverse is true: it is women with no or little income who have the lowest fertility, although the relationship vanishes above a certain income threshold (women of all upper income classes having similar fertility).

Much of this relationship is due to low income among childless men and women, suggesting that an increasingly large group of low socioeconomic status individuals are excluded from partnerships and childrearing (Figure 2). Lifetime incomes are highest for men and women with 2-4 children, although for very high numbers of children (5 and above, representing less than 1.5% of the population), incomes are somewhat lower.
Both figures (1 and 2) refer to disposable income, which includes government transfers to parents, such as parental leave and child allowances. This may partly affect the findings as the Swedish welfare state provides many benefits for parents, and these are usually paid to mothers. Indeed, if we include only labor income (excluding parental leaves and child allowances), we get similar results for men, but not for women: the gradient remains negative for more birth cohorts (the richer having fewer babies), and it turns positive only for those born in the 1970s.

Implications

Previous negative associations between income and fertility may have been partly due to cultural orientations and values that differed between high and low socioeconomic status groups in Sweden (and other countries), but these differences are either shrinking or being outweighed by a new economic reality: children, who are expensive but arguably desirable to large groups in society, may be becoming a luxury that not everybody can afford.

Sweden is a society where combining wage labor and childrearing is still largely possible: some of the reasoning above may be conditioned on welfare state support for childrearing and female employment, and many of my findings may not be applicable to other contexts. Nevertheless, if I were to make a forecast for the 21st century, I would speculate that a positive relationship between income and fertility will emerge in an increasing number of contexts all over the world, in one or more of the following forms:

• an individual-level positive gradient between personal income and fertility,
• a positive link between fertility and the business cycle, and
• higher fertility in the world’s richest countries than in less wealthy parts of the globe.

Indeed, the findings of an increasing number of studies are consistent with these patterns: e.g., Hopcroft (2022) in the US, Fox et al (2019) at the regional level in Europe, and Jalovara and Fasang (2020) in Finland.

References

• Kolk, M. (2022). The relationship between life-course accumulated income and childbearing of Swedish men and women born 1940–70. Population Studies, available online
• Fox, J., Klüsener, S., & Myrskylä, M. (2019). Is a positive relationship between fertility and economic development emerging at the sub-national regional level? Theoretical considerations and evidence from Europe. European Journal of Population, 35, 487‒518.
• Hopcroft, R. L. (2022). Husband’s income, wife’s income, and number of biological children in the US. Biodemography and Social Biology, 67(1), 71‒83.Jalovaara, M., & Fasang, A. E. (2020). Family life courses, gender, and mid-life earnings. European sociological review, 36(2), 159‒178.

deaths in ww1

Количество погибших в Первой мировой войне по странам Европы

Пугающие цифры о войне, о которой у нас многие особенно ничего и не знают: Российская империя за годы первой мировой войны потеряла 2.84 миллиона человек (1.69% всего населения страны) - и это самые большие в абсолютных цифрах потери среди всех стран-участниц

В относительных цифрах печальное первое место за Сербией/Югославией: 750 тысяч погибших - это 16.7% всего населения страны! Потери Османской империи составили 2.825 миллиона человек (13.3% населения) - в это число включены и погибшие в результате геноцида армяне

Потери Германии составили 2.2 млн человек (3.3% населения), Австро-Венгрии - почти 1.8 млн (3.5%), Франции - 1.7 млн (4.3%)

Gender Equity for Work and Pay

How are women faring around the world—and what can the United States learn?

by Jill Chanley, Senior Policy Advisor, International Programs

March—which marks International Women's Day on the 8th and Women's History Month—is a good time to reflect on the progress made toward gender equity in the labor force. And there is good news: Around the world, women today hold more leadership positions than ever before. In some countries—including the United States—their educational attainment is far outpacing men’s, opening the door for more opportunity and influence.

But progress has been uneven. Where are women gaining ground? What is the United States doing well, and where can it learn from other countries?

More women are in positions of power

Women have made progress globally as key professional and political decisionmakers. The year 2021 was notable—more than 10 women ascended to the highest roles in world leadership, including in Estonia, Tanzania, and Samoa. As of September 2022, women were heads of state or government in 28 countries. In the United States, 2021 saw the first female vice president, and as of January 2023, the number of women in Congress and governorships was at a record high—149 of 535 seats (28%) and 12 of 50 seats (24%), respectively. Worldwide, the share of women holding professional leadership roles has steadily increased, from 33% in 2016 to 37% in 2022.

This representation matters. Women not only lead differently, but when in office, they are more likely than men to advance legislation that improves gender equity—laws that support child care, address gender wage gaps, promote reproductive rights, and offer protection from violence. Yet equal representation has not been achieved; at the current rate, it will take 130 years to reach gender equality in the highest positions of power.

Fewer women are in the paid labor force

Women’s ascent to leadership typically starts with their participation in the formal workforce. But while most women perform some form of unpaid work, not all have opportunities for paid work. Worldwide, women’s labor force participation is just over 50%, compared to 80% for men—meaning only half of women ages 15 and older are actively working. And since 2009, the global gap between men and women’s equal representation in the labor force has been slowly widening.

U.S. women’s labor force participation was one of the highest among 35 countries with advanced and emerging economies in the Organisation for Economic Cooperation and Development (OECD) until it began to decline in the early 1990s, especially among women married to men who are highly educated and have high incomes. The COVID-19 pandemic exacerbated this trend. Women’s pre-pandemic labor force participation was 59%; it dropped to 58% by September 2022. While this 1% decline might not sound like much, it represents a loss of more than a million women from the American labor force in less than three years.

Globally, the gender wage gap persists

Longstanding gaps in women’s workforce participation go hand in hand with the persistent gender wage gap. In 2021, American women were paid just 77 cents for every dollar paid to American men, a difference of $11,782 per year. Latina and Black women earned even less. Among peer countries, the situation is similar: Every OECD country has a gender wage gap. Over time, this gap has affected women’s access to and control over wealth-building resources like banking, investment, inheritance, and property.

On International Women’s Day in 2017, Iceland became the first country to introduce legislation requiring companies to prove they pay men and women equally. Employers with more than 25 employees are audited to certify compliance, the findings are published, and employees can seek compensation if merited. This approach is getting results: Iceland’s unadjusted gender wage gap decreased from 12% in 2020 to 10% in 2021.

Supporting caregivers can advance workplace equity

Iceland’s efforts are laudable, but they’re only part of the solution. Evidence shows that dismantling entrenched inequities requires a suite of work-life policies, including paid family and medical leave, paid sick days, and affordable child care. In one study of high-income countries, investments in early childhood education and care—such as subsidized child care—showed the strongest evidence of reducing gender inequalities in employment.

Read more in our blog

The Gender Pay Gap Visualized

Latina women in the U.S. had to work all the way through 2021 and into October 2022 to earn the equivalent of the 2021 wages of white, non-Hispanic U.S. men. October 5 marked Latina equal pay day, the second-to-last in a row of equal pay days for different races and ethnicities published by AAUW, also comprising Black Women's equal pay day on July 27 and Native American Women's equal pay day on November 30 of 2022. The equal pay day for all U.S. women (compared to all U.S. men) was March 14. When looking only at full-time, year-round work, this means that on average, American working women are paid 84 cents for every dollar that working men make.

Asian-American women outearn the average woman in the U.S., but Latinas and Native American women get paid no more than 57 cents for every dollar white, non-Hispanic men make. While Latina equal pay day is almost seven months later than the equal pay day for U.S. women overall, Native American women's equal pay day occurs even later, showing that part-time and seasonal work affect this group's paychecks more heavily.

The money females in the U.S. earn compared to men has been increasing slowly in recent years, especially for Asian women. However, at a rate of a two cent increase per year, Latina women would still have to wait another 22 years for pay parity.

Population and Housing Unit Estimates

The Census Bureau's Population Estimates Program (PEP) produces estimates of the population for the United States, its states, counties, cities, and towns, as well as for the Commonwealth of Puerto Rico and its municipios. Demographic components of population change (births, deaths, and migration) are produced at the national, state, and county levels of geography. Additionally, housing unit estimates are produced for the nation, states, and counties.

PEP annually utilizes current data on births, deaths, and migration to calculate population change since the most recent decennial census and produce a time series of estimates of population, demographic components of change, and housing units. The annual time series of estimates begins with the most recent decennial census data and extends to the vintage year.

As each vintage of estimates includes all years since the most recent decennial census, the latest vintage of data available supersedes all previously-produced estimates for those dates.

The following estimates are produced and released:National, state, and county total resident population and demographic components of population change

• National resident, household, resident plus Armed Forces overseas, civilian, and civilian noninstitutionalized populations by age, sex, race, and Hispanic origin
• State and county resident population by age, sex, race, and Hispanic origin
• Puerto Rico Commonwealth and municipio total resident population and demographic components of population change
• Puerto Rico Commonwealth and municipio resident population by age and sex
• Metropolitan and micropolitan statistical area total resident population and demographic components of population change (Note: metro and micro areas are composed of one or more whole counties or equivalent entities. Producing metro and micro area population estimates involves the aggregation of the appropriate county-level population estimates.)
• City, town, and other subcounty area total resident population
• National, state, and county housing units

These estimates are used in federal funding allocations, as survey controls, as denominators for vital rates and per capita time series, and as indicators of recent demographic changes.

------------------------------------------------------------------------------

The U.S. Census Bureau reviewed these data products for unauthorized disclosure of confidential information and approved the disclosure avoidance practices applied to this release. CBDRB‑FY23‑0063.

------------------------------------------------------------------------------

For detailed information about the methods used to create the population and housing unit estimates, see Methodology.

Methodology

Methodology statements provide a detailed overview of the input data, methods, and processes used to produce the Population and Housing Unit Estimates.

The State Of Gender Equality Across The EU

Europe still has a long way to go to achieve full equality for women. This is according to the Gender Equality Index 2022 of the European Institute for Gender Equality. The index is based on the performance of EU countries in six categories: work, money, education, time, power and health.

Factors such as violence against women are also included. Sweden tops the gender equality ranking, ahead of Denmark and the Netherlands. The index value for the entire EU shows how slowly the development is progressing. Whereas in the 2015 Gender Equality Index it was 64.4 points, seven reports later it is just 4.2 points higher

China's Rise to Russia's Most Important Trade Partner

Today [время не стоит на месте], Chinese President Xi Jinping is visiting Putin in the Kremlin as formal talks take place as part of a three-day visit. With the strength of Sino-Russian under strong focus, this infographic shows how crucial China has become to the Russian economy over the last two decades.

Over this period, Russia has continuously expanded the share of its imports from China. As data from the trade portal Germany Trade & Invest (GTAI) shows, the share of the total value of Russia's imports coming from China was around 24 percent before the start of the war. At the beginning of the millennium, Russia still sourced most of its imports from Germany (13.8 percent).

The most important import goods in 2020 included equipment from the field of communications technology as well as equipment for recording and reproducing images and sound. Russia also imports a lot of office machines and machines for automatic data processing. China, for its part, mainly imports crude oil and petroleum products from Russia.

decision making

Женщины сами хотят решать, нужен ли им декрет в первом триместре беременности

Председатель патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства Федор Лукьянов предложил предоставлять женщинам декретный отпуск в первом триместре беременности. Сервис по поиску высокооплачиваемой работы SuperJob узнал, нужен ли женщинам декрет на ранних сроках беременности. В опросе приняли участие представительницы экономически активного населения, имеющие детей.

20% россиянок поддерживают идею предоставления декретного отпуска в первый триместр беременности. 54% считают, что решение брать отпуск или продолжать работать должна принимать сама женщина. 14% считают, что отпуск в начале беременности не нужен.

Россиянки моложе 40 лет чаще остальных — за возможность выбора уходить в декрет на период первого триместра или нет (66%).

Противниц инициативы больше всего среди женщин с доходом от 80 тыс. руб. в месяц (23%): т. к. максимальная сумма декретных выплат в 2023 году составляет 83 204 руб. в месяц, те, кто зарабатывает больше, теряют в деньгах.

Место проведения опроса: Россия, все округа
Населенных пунктов: 370
Время проведения: 17—21 марта 2023 года
Исследуемая совокупность: женщины старше 18 лет, имеющие детей
Размер выборки: 1600 респондентов

Подробнее

canada

Население Канады увеличилось за прошлый год больше чем на миллион человек

🔻Это самый масштабный прирост в истории страны - как годовой, так и общий. В последний раз самый большой годовой скачок наблюдался в 1957 году.

🔻По данным властей, в 2022 году страна приняла 437 тыс. постоянных иммигрантов и почти 608 тыс. временных переселенцев.

🔻Таким образом, 96% прироста пришлись на международную миграцию.

🔻Общая численность населения Канады на данный момент составляет более 39,6 млн человек.

🔻В Управлении статистики Канады говорят, что скачок связан с политикой властей по привлечению в страну мигрантов для компенсации нехватки рабочей силы.

https://bbc.in/3K0pqL3
Если ссылка выше не открывается, читайте здесь.

education and migration

Tertiary education and internal migration across Europe

March 20, 2023 by Miguel González-Leonardo, Aude Bernard, Joan García-Román and Antonio López-Gay

There is a positive association between tertiary education and internal migration across Europe. Miguel González-Leonardo, Aude Bernard, Joan García-Román and Antonio López-Gay find that this holds also for immigrants: they are more mobile than the native-born (which was known), and especially so those among those who are better educated. This facet of the phenomenon had never been highlighted before.

Educational selectivity of migrants

The association between education and migration is generally positive both between (Docquier and Rapoport 2012) and within countries (Machin et al. 2012), although in the latter case with heterogeneity and exceptions (Bernard and Bell 2018; Ginsburg et al. 2016).

Cross-national variations in the degree of selectivity of internal migration may also be due to differences between population groups. For instance, foreign-born individuals have higher internal migration intensities than the native-born (Catney and Finney 2012). While international migrants are typically positively selected in terms of education compared to the population at origin (Docquier and Rapoport 2012), less is known about the role of education in shaping their internal migration once in destination countries. Answering this question is particularly important in Europe where the share of foreign-born population has been trending up, coupled with the fact that internal migration plays an important role in mitigating regional population ageing (Lee 2011) and in improving the functioning of the labour market, by bringing workers and skills where they are needed (Van Ham et al. 2001).

In a recent paper (González-Leonardo et al 2022), we used data from the European Union Labour Force Survey (EU-LFS) of 2015‒19 to establish the educational selectivity of internal migrants between NUTS-2 regions, distinguishing between native and foreign-born-individuals in 12 European countries: Germany, United Kingdom, Belgium, Switzerland, Sweden, Italy, Spain, Portugal, Greece, Czech Republic, Hungary and Slovenia.

Tertiary education increases internal migration, especially among foreigners

Tertiary education, compared to low education (less than secondary), tends to increase the likelihood of migrating internally by about a factor of three (Figure 1). This is true in all the European countries under observation except for Slovenia, Greece and the Czech Republic. In some cases the relative increase is very strong: up to a factor or four in Portugal, and about three in Germany, Italy and Switzerland.

Secondary education, conversely, has a lower impact, of the order of 1.46 (i.e., people who have completed secondary education are 46% more likely to migrate internally than those who have not), but the association is not always significant, and not everywhere with the expected sign.

Figure 2 shows that foreign-born populations are generally more likely to move than the native-born at all educational levels, and they are positively selected. The foreign-born with less than tertiary education are 1.72 times more likely to migrate than the native-born with a comparable level of education, while the foreign-born with tertiary education are 4.1 times more likely to migrate than the tertiary-educated native-born.

As a result, tertiary-educated immigrants are the most mobile group in all countries, except in Greece and Slovenia, where there is no association, and in Hungary, which displays a negative selection for tertiary-educated immigrants but a marginally positive selection for the native-born. Only in Sweden and Italy is the probability of internal migration similar for both the foreign-born with tertiary education and their native-born counterparts.

 

Immigrants play a key role in redistributing skills within the European countries

In short, tertiary education has a strong effect on the likelihood of migrating internally, while the impact of secondary education is generally positive but much lower, and with several exceptions. This combines with the higher propensity to migrate among the foreign-born: tertiary-educated immigrants are the most mobile group in almost all countries (excluding Hungary, Sweden and Italy). This is an important finding that complements the literature on educational selectivity on international migrants (Docquier and Rapoport 2012) by showing that the foreign-born internal migrants are also positively selected by education in destination countries.

To be sure, there are cross-national differences, which suggest that the effect of education on immigrant’s internal migration may be shaped by contextual factors, such as the socio-economic profile of immigrants in each country, national labour market dynamics and the interaction between these two elements, which ultimately reflects the degree of immigrants’ integration in local economies.

References

• Bernard, A., and Bell, M. (2018). Educational selectivity of internal migrants. Demographic Research, 39(29): 835-854. https://doi.org/10.4054/demres.2018.39.29.
• Catney, G. and Finney, N. (2012). Minority internal migration in Europe. London: Routledge. https://doi.org//10.4324/9781315595528.
• Docquier, F., and Rapoport, H. (2012). Globalization, Brain Drain, and Development. Journal of Economic Literature, 50(3): 681-730. https://doi.org/10.1257/jel.50.3.681.
• Ginsburg, C., Bocquier, P., Béguy, D., Afolabi, S., Augusto, O., Derra, K., Odhiambo, F., Otiende, M., Soura, A., and Zabré, P. (2016). Human capital on the move: Education as a determinant of internal migration in selected INDEPTH surveillance populations in Africa. Demographic Research, 34(30): 845-884. https://doi.org/10.4054/DemRes.2016.34.30.
• González-Leonardo, M., Bernard, A., García-Román, J., & López-Gay, A. (2022). Educational selectivity of native and foreign-born internal migrants in Europe. Demographic Research, 47(34), 1033-1046. https://doi.org/10.4054/DemRes.2022.47.34.
• Lee, R. (2011) The outlook for population growth. Science, 333(6042): 569-573. https://doi.org/10.1126/science.1208859.
• Machin, S., Salvanes, K.G., and Pelkonen, P. (2012). Education and mobility. Journal of the European Economic Association, 10(2): 417–450. https://doi.org//10.1111/j.1542-4774.2011.01048.x
• Van Ham, M., Mulder, C.H., and Hooimeijer, P. (2001). Spatial flexibility in job mobility: Macrolevel opportunities and microlevel restrictions. Environment and Planning A, Economy and Space, 33(5): 921–940. https://doi.org//10.1068/a33164.

Rosstat estimated the 5 year dynamics of children wanted

Росстат оценил, как за пять лет изменилось желание россиянок иметь детей

Росстат: около 70% российских женщин хотят не более двоих детей

Росстат сообщил о снижении доли россиянок, желающих иметь троих и более детей. При этом почти 40% женщин говорят, что решиться на ребенка им помогла господдержка. РБК разбирался, как можно трактовать выявленные Росстатом тенденции

Около 70% российских женщин хотят не более двоих детей, следует из выборочного наблюдения репродуктивных планов населения в 2022 году — масштабного исследования, которое проводится Росстатом раз в пять лет и охватывает более 15 тыс. домохозяйств.

Кроме того, зафиксированы:

— рост востребованности контрацепции;

— снижение доли женщин, делающих аборты;

— увеличение доли россиянок, которым господдержка помогла принять решение о рождении ребенка.

Сколько детей хотят россиянки

По данным Росстата, в 2022 году большинство россиянок (71,6%) желали иметь одного или двух детей. В 2017 году таких было 65,3%. Но если доля высказавшихся за двоих по сравнению с 2017 годом почти не изменилась (чуть более 48%), то доля желающих иметь единственного ребенка увеличилась на 6 п.п. — с 17% в 2017 году до 23% в 2022 году. Параллельно сократилось число женщин, которые хотели бы стать многодетными матерями: россиянок, желающих иметь троих детей, стало меньше почти на 3 п.п. (18,9%), четверых — на 0,5 п.п. (2,9%), а пятерых и более — на 0,3 п.п. (1,9%). Кроме того, подросла доля женщин, которые в принципе не хотят иметь детей: на 0,4 п.п., до 2,4%.

Среднестатистическая россиянка в 2022 году хотела родить двоих детей, оценил Росстат. Это желание зависело от ряда факторов, в том числе от возраста женщины, когда у нее рождается первенец. Женщины, у которых первый ребенок появился до 20 лет, в среднем хотят больше детей, чем те, которые родили впервые после тридцати.

Кроме того, желаемое количество детей связано с уровнем жизни и жилищных условий: женщины, которые оценивают эти параметры высоко, высказываются о желании иметь большее количество детей, чем те, у кого оценки ниже. Исследование Росстата показало, что в сравнении с 2017 годом желаемое количество детей сократилось у всех категорий россиянок, кроме 10% наиболее обеспеченных, однако и у них рост был незначительным — в пределах 0,1 п.п.

Средний возраст женщины при рождении первенца в 2018–2022 годах составил 26,75 года, второго ребенка (те же годы рождения) — 30 с половиной лет, а третьего — 33,1 года, следует из данных Росстата. Обычно женщина рожает третьего ребенка, когда она находится на пике своей профессиональной реализации, прокомментировал эти данные РБК глава комиссии Госсовета по социальной политике, губернатор Новгородской области Андрей Никитин. По его мнению, на желание стать многодетной матерью отчасти может повлиять и государство. «Нужно таким образом настроить комплекс мер [поддержки], чтобы рождение ребенка не усложняло ее жизнь», — сказал он.

Средний возраст матери при рождении первенца чуть повысился по сравнению с исследованием 2017 года. Откладывание материнского дебюта — это общемировой тренд, обусловленный в том числе репродуктивной грамотностью и стремлением женщины получить высшее образование, построить карьеру до рождения детей, объясняли РБК демографы летом прошлого года.

В 2022 году президент Владимир Путин подписал указ о возвращении существовавшего в советское время звания «Мать-героиня». Оно присваивается россиянкам, родившим и воспитавшим десять и более детей. Звание дает право на единовременную выплату 1 млн руб. и различные льготы.

В среднем требуется не менее двоих детей в семье, чтобы обеспечить естественный прирост населения в России, сообщили РБК в пресс-службе Росстата. «Но в том случае, если коэффициент суммарной рождаемости находится в диапазоне от 2 до 2,15, обеспечивается лишь простое воспроизводство населения в стране, то есть численность жителей страны (без учета миграционного потока) не снижается. Для того чтобы население увеличивалось за счет рождаемости, необходимо, чтобы коэффициент суммарной рождаемости был выше 2,17», — поделились оценками в ведомстве. По итогам 2022 года суммарный коэффициент рождаемости в стране, отражающий среднее количество рождений на одну женщину репродуктивного возраста, составил 1,42 против 1,5 в 2021 году, а естественная убыль населения — 600 тыс. человек (отрицательная динамика наблюдается непрерывно с 2015 года).

Повышение уровня рождаемости третьих и последующих детей имеет устойчивую позитивную динамику, сообщили РБК в Минтруде. Суммарный коэффициент таких рождений за последние шесть лет увеличился на 12,4%, указали в ведомстве.

В чем проявляется эффект экономического кризиса

2017 год был временем, когда рождаемость за постсоветское время в России была почти на пике, а к 2022 году коэффициент суммарной рождаемости упал, и заметный вклад в это внесло ухудшение социально-экономического самочувствия российских семей, пояснил РБК данные исследования Росстата научный сотрудник Института экономической политики им. Е.Т. Гайдара Игорь Ефремов. «Когда респондентки отвечают на вопрос о желаемом в будущем количестве детей, то это количество бывает ниже в периоды с тяжелой социально-экономической ситуацией и выше в годы с растущими доходами. Причем такие изменения в ответах в обе стороны могут происходить у одних и тех же женщин спустя пять лет», — сказал Ефремов.

Экономические кризисы и военные действия всегда сужают горизонт планирования и репродуктивные планы людей, подтверждает заведующая кафедрой народонаселения экономического факультета МГУ Ирина Калабихина. По ее мнению, в сложный период, как сегодня, социологические обследования вообще лучше не проводить, так как ответы респондентов могут быть смещены (например, снижено желание иметь детей). Это не значит, что намерения полностью реализуются в будущем, оптимистична она.

Что происходит с абортами и контрацепцией

За последние пять лет в России сократилась доля женщин, которые не использовали средства предохранения от беременности, — она снизилась с 38% в 2017 году до 32% в 2022 году. Наиболее активно контрацепцию до рождения первенца применяли россиянки в возрасте до 25 лет: среди них половина прибегала к тем или иным методам предохранения. Однако по мере увеличения возраста исследуемой группы доля использующих контрацепцию сокращается: так, в возрастной категории 35–39 лет она составила только 33%.

В Минтруде предупредили о рисках снижения рождаемости в ближайшие годы

Среди видов контрацепции наиболее востребованными остаются барьерные методы (презервативы, диафрагмы и т.д.) — их выбирает почти треть российских женщин. На втором месте — гормональные препараты (к ним прибегает 20% опрошенных), на третьем — физиологические методы (17%).

Параллельно с увеличением распространенности контрацепции Росстат фиксирует снижение доли женщин, делающих аборты. Наибольшее сокращение этой доли за последние пять лет наблюдается в возрастной категории до 25 лет: оно составило 5 п.п. (с 12,9% в 2017 году до 7,7% в 2022 году). В более старших возрастах тоже была зафиксирована позитивная динамика: в категории 25–29 лет снижение составило почти 4 п.п., до 16%, а в категории 35–39 лет — почти 5 п.п., до 33%.

Действительно, по данным Росстата, в последние годы число абортов в России устойчиво сокращается: с 837 тыс. в 2018 году оно снизилось до 518 тыс. в 2021 году. По словам министра здравоохранения Михаила Мурашко, во многом такая динамика стало возможной за счет внедрения доабортного консультирования.

Что мотивирует женщин рожать

Росстат спросил у россиянок, помогли ли им дополнительные меры государственной поддержки семей с детьми принять решение о рождении ребенка. Почти четверть женщин, воспитывающих одного ребенка, ответили однозначно, что помогло и в семье появился первенец, рождение которого до этого откладывали. А еще около 13% россиянок отметили, что меры господдержки позволили принять решение о ребенке, которого без них не могли себе позволить. Для сравнения: в 2017 году доля ответивших аналогичным образом была ниже — 16 и 11% соответственно. Позитивная динамика оценки мер господдержки наблюдается и среди родителей двоих и троих детей.

Рост признания господдержки получился за счет неопределившихся, их стало меньше, указывает Калабихина. В целом активная демографическая политика и усиление патернализма способствуют росту признания роли государства в демографических решениях, отмечает она.

Такая динамика связана с комплексом мер по выплатам семьям с детьми, принятым президентом, они реально работают, считает Никитин. Эффективными они являются в том числе потому, что принимались с учетом мнений регионов, обсуждались с матерями и на профильной комиссии Госсовета. Важной мерой было также введение в 2020 году материнского капитала на первого ребенка, полагает он. «В Новгородской области аналогичная мера поддержи, региональный капитал «Первый ребенок» была введена с 1 января 2019 года, и уже сегодня мы видим, что решение о рождении первенца принимается раньше», — отметил Никитин.

Мурашко назвал способ увеличить рождаемость в России

В рамках наблюдения репродуктивных планов Росстат также исследовал мотивацию женщин рожать второго ребенка. Чаще всего они руководствуются нематериальными причинами: так, 70% россиянок сказали, что им кажется важным, чтобы первый ребенок не чувствовал себя одиноким, а 63% сообщили о желании укрепить семью таким образом. Вариант ответа «с двумя детьми больше гарантий, что получишь от детей поддержку в старости, не останешься одиноким» оказался актуальным для 60% опрошенных, столько же сказали, что для них значимым фактором является сильное желание супруга иметь второго ребенка.

Впрочем, материальные стимулы тоже вошли в топ наиболее популярных ответов. Так, 61% опрошенных женщин сказали, что при принятии решения о рождении второго ребенка для них имеет значение желание решить жилищные проблемы, используя государственную поддержку, а 60% сообщили, что принимают во внимание возможность повысить уровень жизни таким образом. Пять лет назад доля «корыстных» ответов была значительно ниже — 42 и 34% соответственно.

Рождение ребенка не может быть способом решения жилищных или каких-либо еще материальных проблем, категоричен Ефремов. Существующие в России меры поддержки рождаемости могут лишь в какой-то степени снизить будущие расходы и риски семей, связанные с содержанием и воспитанием ребенка, и только частично компенсировать падение подушевых доходов. «Никакие самые щедрые материальные обещания не могут заставить человека хотеть больше детей. Желание иметь детей первично, и уже в дальнейшем от качества жизни, уровня доходов, государственной демографической политики зависит степень реализации этих желаний», — отмечает он.

Каковы перспективы рождаемости в России

В сфере рождаемости до настоящего момента не видно какого-то радикального изменения существовавших в начале 2022 года трендов, резюмирует Ефремов. Продолжается поступательное снижение рождаемости, которое вызвано частично переносом большей части маткапитала со второго ребенка на первого, частично снижением доходов населения. Кроме того, число рождений сокращается еще и из-за снижения количества женщин в репродуктивном возрасте. Последний фактор неизбежно продлится до самого конца 2020-х годов, констатирует Ефремов. Маткапитал в 2023 году составляет 587 тыс. руб. на первого ребенка и 775,6 тыс. на второго, но если семья уже оформляла маткапитал, ей доплатят 188,7 тыс. руб. при рождении второго ребенка.

По прогнозу Ефремова, на рождаемость окажет влияние мобилизация в сентябре 2022 года, как прямое, так и косвенное — на ее фоне из страны выезжали молодые мужчины, рос «уровень тревожности и неопределенности в жизни семей, где есть мужчины в возрасте от 18 до 49 лет».

Однако увидеть это будет возможно только в конце лета 2023 года и данные о рождениях будут опубликованы Росстатом в оперативной помесячной статистике, указал он.

Подробнее на РБК: там с картинками

у власти орлиной — орлят миллионы,

то есть, много; но сколько точно, власть считать не умеет, Миллионы значит — много.

existential psychology

Экзистенциальная психология

МУДРЕЕ ДРЕМАТЬ И ПОМАЛКИВАТЬ ОБ ЭВТАНАЗИИ

© Новоселов В.М.
главный врач, АНО «Научно-медицинский геронтологический центр», Москва, Россия, Председатель секции геронтологии МОИП при МГУ, Москва, Россия, novoselovvm@mail.ru

Страх смерти – один из главных страхов в жизни любого человека. Но бывает и обратное, когда сам человек уже жаждет смерти. Особенно это стало заметно последние несколько десятилетий ХХ века, когда люди начали жить в целом значительно дольше, появились методы и средства, продлевающие жизнь самым тяжелобольным людям. В связи с этим возникает вопрос: а может ли сам человек разумный, живущий в болезнях и немощи в условиях современного общества, осознанно и по доброй воле отказаться от продления своей жизни и твердо выбрать выход из страданий с помощью эвтаназии? Или решать такой вопрос прерогатива общества, врачей и юристов? В этой дискуссионной статье обсуждаются разные подходы к добровольному прекращению своей жизни и возможные направления развития данной сложнейшей этической темы постаревшего мира.

Ученые записки Института психологии Российской академии наук. 2022. Т.2. №1. С. 82-88.

iPhone

Отказаться от айфона ради работы согласны 47% его владельцев

1 из 3 россиян моложе 34 лет готов отказаться от работы, но не от айфона. До 1 апреля сотрудники администрации президента должны заменить айфоны на смартфоны с операционной системой Android или ее аналогами из соображений кибербезопасности. Сервис по поиску высокооплачиваемой работы SuperJob узнал, готовы ли россияне отказаться от смартфонов Apple, если это будет одним из условий трудоустройства. В опросе приняли участие 1600 обладателей iPhone из всех округов страны.

47% владельцев айфонов откажутся от их использования, если это будет нужно для трудоустройства. Только каждому пятому не нужна работа, где запрещают пользоваться iPhone.

Женщинам айфоны нужнее: ради новой работы от американского девайса готовы отказаться 38% представительниц слабого пола и 55% мужчин.

Чем старше респонденты, тем меньше их смущает требование отказаться от смартфона Apple ради найма на работу: 34% среди россиян до 34 лет и 58% среди граждан старше 45 лет.

Владельцы айфонов с зарплатой от 80 тыс. руб. в месяц преданы своим девайсам меньше тех, чей заработок ниже: откажутся от продукции Apple ради трудоустройства 54 и 42% соответственно.

Место проведения опроса: Россия, все округа
Населенных пунктов: 387
Время проведения: 20—21 марта 2023 года
Исследуемая совокупность: экономически активное население России старше 18 лет, владеющее смартфонами iPhone
Размер выборки: 1600 респондентов

Подробнее

bank crisis, The Long Demise of Credit Suisse

Little more than a week after the collapse of Silicon Valley Bank, the banking crisis has officially made its way across the Atlantic. In a deal hastily brokered by regulators, Switzerland’s largest bank UBS agreed to buy its longtime rival Credit Suisse for about $3.2 billion on Sunday, after the latter had found itself under severe pressure last week.

The deal, priced a staggering 60 percent below Credit Suisse’s market capitalization at Friday’s market close, marks the end of the 166-year-old institution and cements UBS’s status as the largest Swiss bank and one of the largest financial institutions in Europe. While not directly linked to the collapse of SVB and Signature Bank, Credit Suisse ultimately fell victim to the acute loss of confidence in the banking system, which turned the bank’s latest annual report into a giant red flag for clients and investors.

In the report published last Tuesday, the Zurich-based banking group not only acknowledged “material weakness” in its financial reporting, but it also posted a $7.9 billion loss for 2022 and confirmed substantial outflows of deposits and other assets under management that “have exacerbated and may continue to exacerbate” liquidity risks. Against the backdrop of the U.S. banking crisis, it’s no surprise that clients and shareholders were equally spooked, sending the bank’s stock price tumbling. By the end of week, it was down another 25 percent after having plummeted almost 70 percent in 2022.

Having been involved in a series of scandals and catastrophic deals in recent years, Credit Suisse has been on a downward trajectory for a while, seeing its market capitalization drop from $45 billion in 2017 to $12 billion by the end of last year. The bank’s acquisition by UBS marks the end of that development and what UBS Chairman Colm Kelleher called “an emergency rescue”.

eight thousand